до всего, чего хочется. Французы называют оргазм маленькой смертью. Кажется, сегодня я умер и воскрес. Я лежал навзничь нагой, мокрый и немощный, а другой человек изучающе ощупывал меня в поисках ответа на неизвестные мне вопросы. Было прекрасно и страшно.
Что-то правильное есть в этой маленькой смерти.
— У тебя прекрасное тело. И вообще ты прекрасен.
И, как вижу, очень изголодался по женщине. Сегодня ты превзошел самого себя и мои самые смелые ожидания. Раньше ты был менее старательным.
Я сел. Было желание положить ладонь ей на бедро, но что-то меня остановило.
— Знаешь, сколько раз мы это проделали? — продолжала она не стесняться меня.
Такие вопросы обычно должны пробудить в мужчине гордость. Во мне же они посеяли беспокойство. Я вообще не помнил того, что здесь происходило, хоть обстановка и не оставляла большого поля для сомнений. Последнее, что я помнил, была застежка бюстгальтера на спине Лёлик. Следующая картинка — это темный потолок и мрак за окном. Сколько же это длилось?
— Не знаю, дорогой. Счастливые часов не наблюдают. Разве не слышал об этом? — она выключила ночник.
— Не знаю, про кого ты говоришь… потому что я очень спешу. Где тут свет?
Я стал ощупывать стену в поисках выключателя ночника, но Лёлик потянула меня на скомканную простыню и закинула свое колено мне на бедра.
— Эй, не будь ворчливым. Уже не хочешь уходить, правда? Четыре раза! Но это же не обязательно должно быть пределом? Может стать неплохим началом.
Ну, иди сюда, мой Дисней. Иди, покажи мне мультик про Тома с Джерри.
Она прижала меня к постели теплым телом и принялась целовать.
Я сбросил ее с себя. Четыре раза! Она издевается, что ли? Сколько это заняло времени?
— Я не позволю тебе уйти, — заявила она угрожающе, хватая меня на руку. — Я столько тебя ждала. Ты остаешься. Только ты и я. Понятно?
Для подтверждения категоричности своих утверждений она села на меня верхом и оперлась обеими руками о мою грудь, как победительница в бойцовом поединке. Я пытался освободиться, но она чертовски крепко удерживала меня голыми бедрами. Я чувствовал на подбрюшье исходящую от нее влагу. Она, видимо, тоже била какой-то рекорд.
Волна возбуждения окатила меня как горячка. Организм среагировал на готовность Лелик, опять оставив меня в команде противника. Я чувствовал, что с минуты на минуту снова улечу, уже переставал слышать и видеть, вожделение разливалось по моему телу как боль. Оля не прекращала атаковать, она уже была близка к очередной победе — и мне не оставалось ничего иного как прибегнуть к хитрости. Я отвлек ее ласками, в панике борясь за сохранением сознания. Когда она наконец упала на спину, обнажая себя всю, с вытянутыми перед собой руками, я вскочил с кровати и кинулся к двери. Подхватил с пола смятые брюки и потную футболку с надписью Jethro Tull. Выворачивая штанины, я пристально следил, чтобы она не кинулась на меня снова.
Она сидела рядом, на кровати, и плакала.
— Ты отвратителен. Воспользовался мною, а теперь бежишь к другой. Ненавижу тебя, понимаешь? Ненавижу!
— Успокойся, Оля. — Я пытался застегнуть штаны на невозможно набухшем и болезненном паху. — Не к другой, а по другим делам.
Наконец молния сошлась, я натянул футболку и присел рядом с ней. По ее щекам текли струйки размытой туши.
— Оля… — Я уже не мог называть ее Лелик. Только Оля. Лелик не подходит к такой хищнице.
Она подняла размазанные, невидящие глаза. Попыталась улыбнуться, но вместо этого скривилась и с отвращением и прорычала:
— Убирайся.
— Успокойся, я должен идти. Приду завтра и мы поговорим. Кстати…
— Убирайся, сказала!
Она сидела, опершись одной на руку, а другой поглаживала себе голое бедро. И казалась такой старой и некрасивой. А я был свиньей, потому что так подумал.
Я вышел из спальни, как будто покидал бордель без оплаты. Свинья и есть свинья.
Обычно такой жаркий день должен заканчиваться показательной грозой. А после нее наступает изменение.
Гроза ударила, когда я уже подходил к дому. Изменений пока я не ощущал.
Дома я тщетно опять пытался вспомнить все четыре раза, о которых говорила Оля. Ничего не получалось. Потом вспомнил ее заплаканной и старой — и опять почувствовал себя свиньей. Нет, Оля меня точно не любила. Она мне мстила.
Глава 25
≪Самое лучшее техническое
изобретение для налаживания
своей жизни — это телефон≫.
Казалось, послегрозовое утро должно было привнести свежести, но это оказалось иллюзией. Влага испарялась, едва касаясь земли, было ощущение, что небо всю ночь поливало нас кипятком. После нескончаемых часов, проведенных у Ольги, количество которых было так и не определить, я в очередной раз убедился, что не способен выносить не только сюрпризы, но и напористость, с которой люди от меня что-то требуют, и настойчивость, с которой чего-то ждут.
Я вышел на балкон покурить — и пожалел. Перила нагрелись до невозможности, и я не мог облокотиться. Даже птицы куда-то попрятались. Я посмотрел вниз в поисках подтверждения своих наблюдений, не прячется ли в кустах какой-нибудь воробей. И тут же краем глаза заметил движение справа.
Я повернул голову и увидел Еву. Сколько же я ее не видел? Я присвистнул. Она обернулась и приложила ладонь ко лбу, на этот раз просто защищая глаза от
солнца.
— Ты где пропадала?! — поинтересовался я.
Она многозначительно улыбнулась, но не спешила удовлетворять мое любопытство.
— Кофе сваришь?
— Конечно, заходи.
Я был необъяснимо взволнован предстоящим разговором. Мне не терпелось узнать всё, что происходило пока я отмечал своей день рождения, обсуждал с друзьями их матерей и устанавливал рекорды с Ольгой. Я всё еще был уверен, что Ева не случайно появилась в моей жизни.
Она вошла с сияющей улыбкой на лице, держа в руках большое блюдо.
— Что это?
— Это тебе. Я сама приготовила.
Она поставила на кухонный стол круглую неглубокую тарелку, в которой в окружении крупно нарезанных овощей красовалась дичь. Мне показалось — это утка. Я машинально пересчитал, сколько у утки ножек и, убедившись, что всего две — упокоился. Ева двинулась на поиски столовых приборов, на удивление быстро их нашла, разрезала утку на несколько кусков и скомандовала:
— Бери прямо руками.
Сама она схватила ножку и стала грызть не дождавшись, пока я поставлю тарелку. Тогда и я передумал брать тарелку, чтобы потом не мыть. Неизвестно, стала бы Ева мыть после себя. Из моих знакомых за собой убирала только Ольга, а ее нет. И слава богу.
Утка оказалась на редкость удачно приготовленной,
