могла я когда-либо в жизни мечтать, чтобы увидеть его воочию? Искусство сотворять живое мифическое существо было доступно лишь королю и передавалось по наследству от отца к сыну в правящей семье! Значит…
– Это королевский феникс? – спросила любопытно, глядя, как птица взмахивает крыльями, сыпет искрами по полу в полёте и приземляется на высокую спинку кресла, которая обугливается под её когтями. Ах, жалко-то как, хорошее кресло, а теперь его только на дрова…
– Он самый, – процедил сквозь зубы Санси, схватив пергамент, который птица держала в клюве. – Тысяча чертей, король велит мне представить супругу ко двору сегодня же вечером! У нас нет времени готовиться. У нас нет времени даже позвать модистку для платья… Три тысячи чертей!
Герцог отбросил пергамент, феникс подхватил его и крикнул резко, гортанно. Против воли я протянула руку поближе к птице, но отдёрнула её – тронуть феникса было всё равно что сунуть пальцы в костёр! Пергамент вспыхнул и сгорел мгновенно, хлопья жирного пепла тяжело упали на ковёр. Я явно услышала, как Санси скрипнул зубами в бессильной злости. Понимала его прекрасно – у меня не было ни одного наряда, а явиться пред очи самого короля в платье, которое давно вышло из моды, это безумие.
Но можно сделать его модным, если есть руки и воображение!
– Передай ответ на словах, – уже почти спокойно обратился мой муж к фениксу. – Скажи, что герцог де Санси с супругой будут на сегодняшнем балу без опоздания.
Хм-хм, он нашёл выход из ситуации? Даже интересно, какой именно.
Но после того, как райская огненная птица нырнула в очаг и исчезла в затухающем пламени, герцог пробормотал:
– Я погиб. Король зажал меня в угол…
Я только плечами повела. В этом платье всё тело устало, нужно снять и проверить гардероб покойной матушки герцога. Спросила у него деловито:
– Скажите, ваша светлость, где я могу осмотреть все доступные платья?
– Зачем? – насторожился он.
– Чтобы попробовать вытащить вас из угла.
– Любопытно, – он прищурился и снова осмотрел меня с ног до головы, как будто с последнего раза я заметно изменилась. Но ничего, видимо, не нашёл, потому что фыркнул, мотнув головой: – Тоже мне, портниха! Попробуй, всё равно иного выхода у нас нет. Следуй за мной.
Быстрым шагом мы прошли по галерее второго этажа, откуда через балюстраду можно было видеть всё, что творится на первом, и герцог толкнул высокую дверь в торце. Так обычно располагают хозяйские покои, и я не ошиблась. За дверью оказалась огромная опочивальня – ещё больше, чем у нынешнего де Санси. Тёмная, запущенная комната. Здесь давно никто не бывал, кроме служанки, чьи следы явно виднелись на покрытом пылью полу. Полы балдахина были подняты и подвязаны бархатными бантами, а у стены стояли огромные сундуки. На них и махнул герцог:
– Тут все платья матушки, выбирай.
Я подошла к одному, с трудом откинула тяжёлую крышку. Развернула тонкий, пожелтевший от времени батист и восхищённо уставилась на расшитую жемчугом ткань. Надо же, предыдущий герцог очень любил свою жену, раз дарил ей целое состояние на платьях! Одной такой жемчужиной можно заплатить годовой налог Ланселя! А их тут тысяча, не меньше!
Господь милосердный…
Аккуратно подняв платье вместе с защитной тканью, я перенесла его на кровать и разложила полностью. Длинный рукав, закрытая горловина. Нет, этим я не очарую короля. Нужно что-то открытое, с декольте.
Второе платье – из нежно-зелёного рытого бархата с кручёными атласными розами того же цвета – я тоже забраковала. Слишком старое, слишком пахнет нафталином… А вот третье! Третье платье оказалось великолепным. На нём не было камней, не было бантов или роз, но модистка придумала играть с тканями, чтобы в одном цвете – лавандовом – собрать и плотность атласа, и мягкость шёлка, и тонкость кружева. Круглое декольте должно выгодно обнажить грудь ровно настолько, насколько это прилично, а низу можно придать пышность, если подшить немного шёлковый подол верхней юбки. Совсем чуть-чуть, через равные промежутки… Я справлюсь.
– Мне нужны нитки в тон, иголка и напёрсток, – сказала деловитым голосом герцогу. – И ваше позволение, чтобы слегка переделать платье вашей матушки.
– Ему тридцать лет, девчонка! – пробурчал Санси. – Это раритет. А ты собралась кромсать память о матушке.
– Я не стану ничего кромсать, всего лишь подшить. И, смею напомнить, у вас нет другого выхода. Сами сказали.
Он махнул рукой и вышел, бросив напоследок:
– Делай, что хочешь, но через три часа мы выезжаем к королю.
Три часа? Да за три часа я превращу это платье в шедевр! Разложив его на кровати, задумалась, как лучше сделать.
Девицы из знатных родов обычно умеют вышивать и занимаются этим всё своё свободное время. У меня же вышивка всегда получалась отвратительной, зато Жаннина научила меня шить, латать и даже стегать. Она бережно хранила первое моё творение – одеяльце из кусочков ткани, которое я закончила к рождению Луи. Оно же служило и Николя, а потом отправилось в сундук. Я могла заштопать чулки, перешить камзол, панталоны и даже платье на нужный размер, могла замаскировать дырку на подоле или на колене. Но теперь передо мной стояла непростая задача. Ведь в этом платье я должна появиться на королевском балу, а это не провинциальный приём с танцами. Там будет присутствовать цвет нации, самые красивые женщины и самые элегантные мужчины.
А мне нужно быть красивее и элегантнее их всех.
Не знаю, отчего, но нужно.
Хотя нет, знаю. Я же собираюсь избавиться от мужа, чтобы меня не подозревали! А для этого необходимо произвести благоприятное впечатление на короля, и он тогда не отдаст меня в руки палача. Ну, если вдруг я случайно ошибусь. Хотя слишком флиртовать с королём не стоит, ведь я не хочу нажить себе врага в лице королевы…
Дверь открылась, и вошла Гризель. Она принесла большую шкатулку, поставила её на кровать рядом с платьем и выдохнула:
– Ах какая красота! Тебе велели его почистить и починить? А для кого? Кто будет носить?
– Я, – ответила рассеянно, копаясь в шкатулке. Там оказалось полным-полно богатств, как в корзинке для рукоделия Жаннины – нитки разных цветов, иголки толстые и тоненькие, ножницы с ажурными колечками, серебряные напёрстки, пуговицы, крючки, столько всего! Какое сокровище! Я перебирала их в упоении, не заметив, как переменилась в лице горничная. А заметила, только когда она сказала злым голосом:
– Значит, ты считаешь себя самой умной, да? Значит, решила хозяина окрутить, да? Так выкуси, он на тебе не женится!
Я подняла на неё удивлённый взгляд. Гризель стояла,
