помог ей сбежать из больницы Святого Георгия через неделю после аварии, — говорит Дебо, довольная тем, что в кои-то веки в курсе сплетен.
— Мне казалось, она должна пробыть там больше месяца. — Я в замешательстве. Я задержала наш с Питером отъезд на Адриатику, чтобы дождаться результатов ее второй операции, и только когда доктор заверил, что она идет на поправку, позволила себе уехать.
— Должна была, — хмыкает Дебо. — Но не смогла вынести разлуки с Мосли. Он с детьми уехал в Италию через несколько дней после аварии.
— Так и было, — вмешивается Декка. Видимо, подошла ее очередь сообщать скандальные новости. — Так что Пуля вытащил ее из больницы, помог сесть на поезд до Неаполя, а оттуда она полетела на виллу к Мосли.
— Одна?
— Да, с забинтованным лицом, — встревает Дебо, не желая оставаться в стороне. Я обращаю внимание, что Памела помалкивает: наверное, ей не хочется, чтобы Дерек видел нашу семью с этой стороны. Она просила нас, чтобы в его присутствии мы называли ее исключительно «Памела» и никогда «Женщина».
Я поражена. Даже для Дианы, даже при ее абсолютной преданности Мосли, это слишком безрассудно. И опасно. Но еще сильнее я ошеломлена тем, что отец помог ей. Я оглядываюсь на него, вспоминая, как мы в детстве ходили на цыпочках, лишь бы не разбудить в нем «зверя», и лишь когда нам становилось нестерпимо скучно, мы набирались храбрости и устраивали соревнования проделок, чтобы посмотреть, чья станет последней каплей и доведет его до белого каления. Юнити обычно проигрывала. Но сейчас его лицо привычно бесстрастно, он невозмутимо отрезает ветчину. Как, черт возьми, он согласился на этот опрометчивый план? Я бы спросила, но опасаюсь «разбудить зверя» прямо сейчас.
— Может, поедим? — спрашивает Муля, словно не происходит ничего необычного.
За едой нас с Питером засыпают вопросами о Венеции и Адриатике, и я жду, пока подадут восхитительный десерт — «итонскую мешанину» с клубникой, чтобы вернуться к разговору о Юнити.
— Как же прошел визит Юнити?
За столом воцаряется тишина. Что, во имя всего святого, случилось, пока нас не было? Еще никогда Митфорды не обедали в тишине.
— Что случилось? — настаиваю я. — Ничего, — бормочет Муля.
Даже Декка и Дебо опускают глаза и поджимают губы. Наконец Пуля решается:
— Ну, она решила попрактиковаться в стрельбе из пистолета во время церковного праздника.
— Простите?
Я ослышалась? Не мог же он сказать, что Юнити начала палить из настоящего пистолета во время ежегодной летней ярмарки в Сент-Освальде, любимого мероприятия, на котором местные дамы устраивают лотереи и соревнуются, у кого лучшие розы и бисквиты, дети бросают кольца и состязаются, а мужчины потягивают эль. Должно быть, он про какую-то игру, которую устроили прихожанки церкви.
— Да, — отвечает он, зачерпывая последнюю ложку «итонской мешанины». — Ускользнула с праздника в разгар конкурса бейквеллских пирогов и отправилась пострелять из пистолета за церковью. Конечно, все прибежали. Думали, кого-то убили.
— Где она взяла пистолет? — Я ошеломлена и не знаю, смеяться или плакать.
— Можно только догадываться, но, полагаю, в ее компании нет недостатка в оружии, — говорит он.
— Мы надеялись, что возвращение домой поможет ей прийти в себя, — замечает Муля.
— Может, она и пришла в себя, Муля? Может, ее «истинное я» и есть нацистка со свастикой и пистолетом в руках? — говорит Декка, даже не пытаясь скрыть ярость.
«Как же ей, наверное, тяжело видеть сестру в объятьях фашизма, враждебного всему, что дорого Декке», — думаю я.
Муля не отвечает, но я спрашиваю:
— Она что, носила повязку со свастикой даже тут, дома?
— Даже на церковный праздник, — отвечает Декка. — Даже в паб «Лебедь», — добавляет Дебо.
— О боже, — восклицаю я, откидываясь на спинку стула.
Пуля говорит:
— Уинстон считает, нацисты используют ее для пропаганды, чтобы англичане думали о них хорошо. Мол, если одна молодая английская аристократка готова дружить с Гитлером и счастливо жить в «Новой Германии», вы тоже можете. Что-то в этом роде.
— Неужели нацисты не понимают, что Юнити, скорее, оттолкнет от них людей? — хихикает Декка.
— Джессика! — сердится Муля.
Я бросаю взгляд на Питера — у него отвисла челюсть, и это, на мой взгляд, самая правильная реакция на этот разговор. Он, наконец, закрывает рот, а потом снова открывает его, чтобы сказать:
— Почему мы сидим и беседуем так, словно поведение Юнити совершенно нормально? Шутим об этом? Одно дело, когда она вместе со старшими сестрами посетила несколько митингов Британского союза фашистов. Но преследовать Адольфа Гитлера? Носить свастику в Свинбруке? Стрелять на церковном празднике? С ней нужно что-то сделать для ее же собственного блага.
Я чуть не расцеловала его. Это первое здравое суждение о Юнити из всех, что я тут услышала.
— Питер прав, — говорю я. — Мы должны что-то сделать, чтобы спасти ее. А начать надо с того, чтобы вытащить ее из Мюнхена.
— Да, — вторит мне Питер. — Во-первых, почему ей вообще позволили туда вернуться?
Муля смотрит на нас надменно, потому что, разумеется, это камешек в их с Пулей огород.
— Предлагая нам вытащить Юнити из Мюнхена, вы исходите из того, что ее убеждения неправильны. Юнити имеет право на свои взгляды — согласны вы с ними или нет — так же, как вы двое или, осмелюсь заметить, Декка.
Мулю, сколько я ее помню, не очень-то заботили права других людей на политические взгляды, и хотелось бы мне понять, что ею на самом деле движет — желание держать Юнити подальше, в Германии, или она просто хочет поставить меня на место. И то и другое может оказаться правдой, а может и обе причины сразу.
— Муля, мы не против убеждений Юнити. Нас беспокоит ее поведение. Она может поддерживать политическое движение, голосуя на выборах или даже участвуя в акциях протеста, но это совсем не то же самое, что переехать в другую страну, преследовать тамошнего политического лидера, а потом вернуться домой в полном фашистском облачении с оружием, — говорю я как можно спокойнее.
К моему крайнему изумлению, Пуля кивает: — Нэнси права, Сидни.
Муля широко распахивает глаза, и он ненадолго замолкает, прежде чем продолжить.
— Но, может, не обязательно возвращать ее домой. Что если послать кого-то из детей присмотреться к поведению Юнити и ее компании? Рассказать нам обо всем?
Муля обдумывает его идею, и по блеску ее глаз я вижу, что это предложение нравится ей гораздо больше, чем возвращение Юнити.
— Может быть, послать Диану? Она хорошо знает Германию.
— Сомневаюсь, что Диана сейчас способна принимать правильные решения, — говорит Питер. — Не она ли только что выписалась из больницы, чтобы пролететь через пол-Европы ради встречи с любовником? И, кроме того, разве ей не надо восстановиться после операций?
Декка и Дебо фыркают,
