— Ольга Николаевна, — пробормотала я, откашлявшись. И как они работают, эти детективы? — А никого постороннего вы в музее в последние дни не видели? Или ваши коллеги? Копия ведь совсем свежая, картину подменили недавно.
Она медленно покачала головой.
— Вы зря вчера ушли, — укоризненно произнесла она своим детским голоском. — Вы отказались от помощи, которая нам так была нужна. А я ведь не ясновидящая, я не знаю, кто здесь ходит в мое отсутствие…
Так, главное — терпение. Ради себя и ради Антона я должна убедить эту женщину немного пошевелиться.
— Ольга Николаевна, я… не могу принять такую помощь. Пусть даже вам кажется, что она ничего не стоит. Считайте, что я не могу сделать это по личным причинам. Нам с вами придется провести небольшое расследование самостоятельно, без помощи ваших друзей. Ведь вы хотите получить деньги? Вам они нужны?
— А кому они не нужны, — буркнула музейщица.
— Ну вот. Возможно, полотно где-то рядом, может, даже еще в музее, просто мы не знаем где. Есть вероятность, что нам не придется долго его искать. Но само собой оно к нам не вернется. Надо предпринять хоть какие-то шаги.
Музейщица упрямо молчала. А, ладно, раз Антон так хочет именно эту картину…
— Если вам удастся добыть достоверные сведения о том, где сейчас полотно, мы увеличим ваше вознаграждение… скажем, на двадцать процентов. Как вы на это смотрите?
Все-таки алчность — универсальный ключ к сердцам. Ольга Николаевна мысленно прикинула общую сумму и решила прекратить дуться.
— Хорошо, я поспрашиваю у других работников, не видел ли кто посторонних в последние дни, не заметил ли что-то странное. Хотя у нас тут, — прибавила она, криво улыбнувшись, — то и дело происходят странные вещи. Особенно в залах с картинами. У нас даже приметы есть, свои, музейные, связанные с Бесчастным. Например, если «Мультиверсум» покосился на стене — точно где-то землетрясение случилось. Когда в Японии было последнее сильное землетрясение — ну, еще когда Фукусиму разрушило, — «Мультиверсум» вообще со стены упал…
Меня поразил ее тон. Он был… почти благоговейный.
— И вы хотите продать одну из этих картин? К которым относитесь с таким восхищением? — удивилась я. — Но зачем?
Ольга Николаевна отвела взгляд.
— Очень нужны деньги, — тихо сказала она. Помолчала и добавила нехотя: — Мой сын наркоман. Я потому и в Братство вступила, и «Хаос» решила продать — чтобы только его спасти. Без денег и без магии мне этого не сделать. А наркотики… вы себе не представляете, что это такое. Это хуже смерти.
Я как раз представляла. Случалось мне встречать наркоманов — и среди своих знакомых, и просто на улице, обколотых, страшных, и этого хватило, чтобы самой навсегда отвратиться от зла. Потому мне стало неловко. Я вспомнила, с какой неприязнью я думала об Ольге Николаевне в первую нашу встречу, как мне не нравилась ее внешность, голос, как я осуждала ее… А теперь я не то чтобы нашла ей оправдание — но начала в какой-то мере понимать. Мне стало ее жалко.
— Тогда тем более надо искать, — решительно сказала я. — Вы расспросите и позвоните…
И тут меня озарило.
Я поняла, в чем странность мастера, изготовившего копию. Его аура выглядела гораздо бледнее обычной — как будто картина была написана несколько столетий назад. Или… как будто человек был очень болен. Почти мертв — но ведь мертвецы не рисуют!
И я точно уже встречала эту ауру. Совсем недавно причем. Где же… где…
У тетушки. Скорпион на столе. Копии картин на стенах. Тот же отпечаток, тот же мастер. Наверняка Светлана Аркадьевна в курсе, кто он — но скажет ли мне?..
Пока я обдумывала все выводы, которые вытекали из этого внезапного открытия, Ольга Николаевна прошла в комнату и нагнулась над одним из полотен.
— Ой. А это что такое? — удивленно спросила она.
Я обернулась. На раме «Стазиса» висела уже знакомая мне вещица. Серебряная Звезда Хаоса с рубином-кабошоном в середине. Шнурок был аккуратно накинут на торчащий из рамы гвоздик, а сама Звезда расположена прямо по центру рисунка.
— Что это? — пробормотала музейщица, протягивая к ней руку.
Я подпрыгнула:
— Не трогайте!
Рейнгард, 19 июня и триста лет назад
Однажды люди, наши адепты, явились в подземный храм в неурочный час. Они казались напуганными и растерянными. Было их немного, не больше десятка, и пришли они тайно, не зажигая огня.
— О духи нашей земли, хозяева наших душ! — вождь племени рухнул на колени, вслед за ним упали ниц и все остальные. — Беда! Спасите! С запада пришли люди с железным оружием! Они бились с нашими мужчинами полдня и полночи и победили! Теперь возле наших жилищ они строят свою крепость, они валят наш лес! Они ищут ваше святилище!
— Умолкни, — процедил Схарм.
Вождь умолк, склонился к земле и так и остался лежать, вздрагивая всем телом.
— Что это за люди? — спросил я спустя минуту. Вождю надо было немного опомниться. — Вы знаете, кто они?
— Нет, — простонал несчастный.
— Есть у них какие-то опознавательные знаки? Флаги, гербы? — встряла Кали.
— Уймись, сестрица, они не знают, что такое герб, — буркнул Схарм, но вождь неожиданно добавил:
— Они носят изображение сокола. Коричневого летящего сокола.
В нашем мысленном пространстве сгустилась тяжелая тишина. Коричневый сокол! Мы все знали, чей это знак. Слуги Хедина добрались до этого мира и почти добрались до нас. Пока — до нас со Схармом, но где гарантия, что они не найдут остальных? Да, мы сейчас были почти неуязвимы в своей магической броне — но вместе с тем мы были беспомощны. Мы не могли уйти, не могли ответить на самую элементарную атаку. Все наши магические воздействия ограничивались ближайшим пространством — меньше полулиги.
— Что делают эти люди, кроме того, что убивают вас и ищут святилище? — спросил Схарм. В моем воображаемом доме, на портрете глаза его медленно наливались алым огнем.
— Они строят, — ответил вождь и рискнул поднять голову. — Они валят лес, строят крепость, таскают камни. Они готовят что-то…
Это тоже было скверно. Чего они хотят? Найти нас? Пленить? Убить? Правда, коконы казались надежным укрытием, но ведь абсолютно надежных укрытий не существует…
Гарсааш, молча слушавший наш разговор, вдруг подал голос:
— Это еще не все волнующие новости, дорогие коллеги. За последний час потоки магии значительно дестабилизировались. Боюсь, столкновение миров ждет нас в ближайшее время.
Как меня порой раздражала его академическая манера выражаться! Как будто нормальная разговорная речь для преподавателя Брандейской академии была чересчур проста… Мало того что гоблин, так еще и ученый. Целых две причины считать себя выше остальных.
