Лоснящийся от пота, он сидел на лавке, прислонившись спиной к прогревшейся бревенчатой стене, с наслаждением чувствуя, как тепло пробирает до самых костей, выгоняя из тела всю усталость и грязь.
– Когда выезжаешь, брат? – спросил он, не открывая глаз.
– Надобно бы сегодня, но, думаю, все же завтра днем поеду, – улыбаясь чему-то, ответил сидящий рядом Василий. Иван приоткрыл один глаз и лукаво покосился на брата. Он понимал, о чем тот говорил.
– К Сицким пойдешь? Молвят, не лучшее время, княгиня недавно брата схоронила. Слыхал ведь, Данила Романович умер?
– Другого мгновения не будет! Бог знает, как долго буду я в Одоеве. Жениться пора. Моей будет Варька! Моей! – решительно произнес он, все еще улыбаясь. Усмехнувшись краем губ, Иван прикрыл глаз и произнес:
– Тогда ждать тебя не стану, сегодня сам поеду. Тебе надобно бы в дорогу собраться, а голова нынче другим занята, какая уж тут служба…
Василий обернулся к брату, поглядел на него с минуту, дотянулся до бочки с холодной водой, зачерпнул ковшом оттуда воды и плеснул ею в лицо Ивана.
– Ты что! – Иван вскочил со скамьи, утирая лицо. Так и глядели они друг на друга, сведя брови, затем оба разразились хохотом.
– Ну держи тогда, жених! – сквозь смех Иван черпнул из бочки воды и также окатил брата. Затем оба уселись на скамью, смех начал утихать. Переглянулись уже без улыбок, поняли, что вспомнили одно – как мальчишками мылись в бане, также плескаясь водой, и получали от отца нагоняй. Ныне взрослые, куча забот – служба, хозяйство обширное, и отца уж нет…
Со двора Василий Голицын выехал один и тут же рысью пустил коня по заснеженным московским улочкам. По дорогой сбруе и попоне на жеребце, по собольей шубе на всаднике, из-под которой виднелась атласная узорчатая ферязь, прохожие понимали, что едет знатный господин, и почтительно расступались.
Варька! Варенька! Голицын знал ее еще маленькой девочкой, когда Сицкие всей семьей приходили гостить у покойного Юрия Михайловича Голицына. Василий Андреевич Сицкий, ставший тогда видным боярином из-за родства с царицей Анастасией, будучи женатым на ее сестре, был тогда частым и желанным гостем в доме старого князя. Тогда-то Вася, будучи еще совсем юношей, увидел эту светловолосую скромную девочку с глубокими голубыми глазами. Ее многочисленные братья никогда не любили с ней играть, и Вася первым тогда подошел и заговорил с ней, пытаясь развлечь заскучавшую девочку. Их детская дружба запомнилась им и переросла в нечто большее. После смерти отца братья Голицыны хоть и редко, но приходили в гости к Сицким, и там Василий увидел свою подругу детства повзрослевшей и похорошевшей девушкой. За столом ни дочери, ни жена князя Сицкого не сидели, но Варя выходила к ним, и Василий видел, как покрывались жарким румянцем ее щеки, как сверкали глаза, кои она тут же с улыбкой прятала под ресницами. Любит! Тоже любит! Не смея заговорить с ней, не смея прикоснуться, Василий страдал, желая ее, и мучился от истомы, сковывавшей его тело. И уезжая на воеводство по разным городам, денно и нощно думал и мечтал лишь о ней.
Ныне решил, что нужное мгновение настало. Без сватов, без прочих традиций придется обойтись, нет времени! Князь Голицын был слишком уверен в себе, да и как иначе? Благородных кровей, родич государя, да еще и сын покойного друга князя Сицкого…
Заветный терем и двор, при приближении к которым сердце билось все чаще и чаще, были переполнены людом. Поначалу Василий не придал этому значения, лишь привстал в стременах, дабы разглядеть получше, но, приближаясь, понял, что Сицкие готовятся к отъезду – холопы выносили из дома сундуки с рухлядью, ковры, сгрудили все это на расстеленные ковры. Суматоха царила страшная. Князь Голицын приостановил коня и пустил его шагом, все еще в недоумении наблюдая за всем этим.
Два старших сына князя Юрий и Конон руководили сборами, раздавали приказы. Юрий заметил подъехавшего Голицына и кивнул ему с отрешенной и натянутой улыбкой.
– Те сундуки сразу в сани, да сверху накройте! – крикнул он в сторону и, сплюнув, направился к гостю.
– Здравствуй, Василий Юрьевич, – произнес он без особой радости. Не слезая с коня, Голицын поздоровался в ответ.
– Вот вишь, уезжаем. Куда, чего – одному Богу известно. Батя за государем едет куда-то. Сказано было – со всем двором, – с недовольством протянул Юрий Сицкий, оглядывая суматоху на дворе.
– Надолго, видать? – задал растерявшийся Голицын свой глупый вопрос, уже понимая, что сейчас им не до сватовства. Юрий пожал плечами и обернулся к гостю:
– Ежели ты к отцу, так нет его.
– Нет. Не к отцу, – не глядя на него, отвечал Голицын, держа поводья одной рукой – другой нервно утер красные от мороза щеки. Он знал, что старшие братья догадывались о привязанности молодого князя к их сестре Варе, потому не боялся говорить напрямую с ними.
– К Варе, – с какой-то грустью протянул Юрий и опустил глаза. Голицын почуял неладное и глядел на Юрия, едва сохраняя спокойствие.
– Что? Что с ней?
Помолчав, Юрий похлопал коня Голицына по крепкой груди и нехотя ответил:
– Сосватали Варю. За Федьку Басманова… Так что ты к Варе… не ходи более…
Еще не веря, Голицын усмехнулся нервно, затем в груди его что-то сжалось, перехватило дыхание. Этого не может быть! Он молчал, не в силах выдавить из себя ни единого слова.
Варя, опухшая от слез и мрачная, помогала матери со сборами, и в окне случайно завидела стоявшего у двора Василия. Застыв на мгновение, хотела было броситься во двор к нему, но услышала строгий голос матери:
– Дел мало? Куды собралась?
Анна Романовна, постаревшая и полнотой своей похожая на купчиху, исподлобья глядела на дочь. Из-под черного плата на голове выбилась прядь седых волос.
– Матунька, пусти к нему… Попрощаться, – шепотом попросила Варя, и глаза ее тут же наполнились слезами. Анна Романовна опустила глаза, затем, видимо собравшись с духом, ответила:
– Не ходи, дочка. Не терзай сердце свое… Поздно уж… Решено все.
Слезы катились по щекам Вари, она поглядела в окно и не увидела там князя Голицына. Уехал! Догнать! Хоть в последний раз поглядеть на него. Без слов Варя бросилась в сени, услышав лишь невнятный материнский окрик. Без шубы и с непокрытой головой выскочила на двор, и тут же была поймана братом Юрием.
– Пусти! Пусти! – кричала она и била его в грудь, а он сжимал ее все крепче и приговаривал:
– Ну все… ну все… Варенька…
Обессилев, она уткнулась ему в плечо и зарыдала в
