Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
(испанском) и двенадцать – на французском. В «Дон Кихоте» Сервантес упоминает эту книгу в числе романов, составлявших домашнюю библиотеку Дон Кихота, которую его «доброжелатели» собирались уничтожить: «Раскрыв наудачу одну из них и увидев, что это “Диана” Хорхе де Монтемайора, он [священник] подумал, что и остальные должны быть в таком же роде. “Эти жечь не следует, – сказал он, – они не причиняют и никогда не причинят такого зла, как рыцарские романы: это хорошие книги и совершенно безвредные”»[130].
Елизаветинцы высоко ценили пасторальную литературу, хотя в первую очередь отдавали предпочтение ее лирической разновидности (даже Марло не избежал влияния этого стиля в своей поэме «Страстный пастух – своей возлюбленной»), Роман Монтемайора был переведен на английский язык дважды – Бартоломью Юнгом (1577–1598) в начале 1580-х (перевод был издан только в 1598-м) и Томасом Уилсоном (1560–1629) в 1596 году. Дата создания «Двух веронцев» предшествует публикации обоих переводов, поэтому противоречит версии об «испанском» происхождении сюжета пьесы, но Шекспир мог читать версию Юнга в рукописном виде или смотреть в середине 1580-х анонимную пьесу по мотивам романа Монтемайора[131], что и отразилось в его комедии. В любом случае, пьеса «Два веронца» примечательна не столько своими «корнями», сколько «ростками» – продолжением в творчестве Шекспира. Молодой автор наметил в ней немало важных тем и мотивов, к которым, по всей видимости, предполагал вернуться впоследствии. Так, на первое место в комедии выходит проблема несовместимости романтической любви (Протей и Джулия, Валентин и Сильвия) и мужской дружбы (Протей и Валентин). Шекспир бегло касается этой темы в «Ромео и Джульетте», развивает в «Венецианском купце», «Генрихе IV» и «Генрихе «V», затрагивает ее в «Бесплодных усилиях любви», но наиболее подробно останавливается (можно даже сказать, «застревает») на ней в своих сонетах, которые создаются на протяжении более чем десятилетнего периода, включающего и годы написания «Двух веронцев».
Начиная со времен Античности, мужская дружба в западноевропейской культуре воспевалась как воплощение возвышенной, бескорыстной и благородной модели отношений, идеализировалась и противопоставлялась гетеросексуальному союзу, вовлекающему телесное (более низменное, «материальное») начало и направленному на прокреацию. Ахиллес и Патрокл, Орест и Пилад, Роланд и Оливье, Артур и Ланселот – эти сочетания имен пришли в литературу из некоего идеального эпического универсума, существующего на принципах взаимовыручки, преданности, доверия и уважения, пока в него не проникали соблазн и грех в образе Евы (Елены, Гвиневры и т. д.). В этом вымышленном мире женщины не олицетворяли угрозу и погибель, только если они играли роль декоративного элемента, фона или «приза» герою за совершенные подвиги. Прекрасные дамы царили, но не правили, довольствуясь, в отличие от королевы Елизаветы, властью только над сердцами, но не телами, душами и имуществом своих подданных.
Об этом мире грезит лирический герой шекспировских сонетов, разрывающийся между возвышенной, временами даже страстной привязанностью к юному другу и непреодолимым плотским влечением к темпераментной обольстительнице, привечающей обоих. Сонетный цикл Шекспира, как и две его поэмы, был адресован молодому аристократу, покровителю многих сочинителей елизаветинского периода и завсегдатаю лондонских театров, Генри Ризли, графу Саутгемптону (1573–1624). Ему же был посвящен английский перевод «Дианы» Монтемайора, выполненный Томасом Уилсоном. Этот колоритный, хоть и неоднозначный персонаж елизаветинского придворного «пасьянса», вероятнее всего, интересовал Шекспира лишь как возможный меценат, чье расположение надеялся снискать начинающий драматург. Но в его сонетах выразились более глубокие переживания и размышления, чем подразумевал эпизод с Саутгемптоном, проходной в жизни Шекспира.
Даже существующие скудные сведения о характере Шекспира и круге его общения в Лондоне позволяют предполагать, что он не страдал от одиночества – различные источники указывают, что узы дружбы или хотя бы приятельства связывали его со многими писателями и актерами (в их числе Дик Бербедж, Джон Хемингс и Генри Конделл). Однако все его лондонские знакомцы или даже друзья были людьми семейными, «оседлыми», обремененными многочисленными отпрысками и заботами о них[132]. Шекспир, женившийся слишком рано и не вкусивший всех прелестей беззаботной юности – среди которых была и дружба, – в «Двух веронцах» открыто выражает сомнение в том, что прелести любовной связи могут перевесить преимущества дружеского союза. В уста персонажа Шекспир вкладывает слова, которые, наверное, был бы счастлив услышать в свой адрес в молодости:
Я пригласил бы в спутники тебя,
Чтоб чудесам земли дивиться вместе,
Чтоб, сидя дома, молодость свою
Не расточил ты в суетном безделье.
Хотя характеры персонажей лишь бегло (и не слишком тонко) намечены, даже этих набросков достаточно, чтобы заметить, что друзья-соперники Валентин и Протей – антиподы. Валентин близок к идеалу – благороден, отважен и постоянен как в дружбе, так и в любви. Протей – его противоположность; он полностью оправдывает свое имя[133] и всю пьесу мечется между любовью и дружбой, между двумя красавицами, между благородством и подлостью. Удивительно, что Шекспир, в других пьесах нетерпимый и к менее серьезным недостаткам своих персонажей, в финале «Двух веронцев» добродушно прощает Протея, который изменил своей возлюбленной, предал своего друга и пытался завоевать его невесту, а не добившись успеха, готов был добиваться взаимности силой. В дальнейшем Шекспир уже не будет так снисходителен к своим героям: к такому набору провинностей в его зрелых произведениях будет прилагаться статус злодея[134].
Неуклюжие сюжетные повороты (вроде незапланированного общего сбора персонажей в лесу или стремительной и неправдоподобной разбойничьей «карьеры» изгнанного Валентина), нелогичность поступков героев[135] и противоречивость их характеров создают впечатление, что Шекспир работал над текстом вполсилы, уделяя ему время наряду с каким-то другим сочинением (по датам это могла быть трилогия «Генрих VI» или какая-то из ранних трагедий) или скорее по остаточному принципу. Однако молодой драматург не позволял себе разбрасываться находками или идеями, как будто уже в начале карьеры рассчитывал силы для долгого, плодотворного, но временами изматывающего творческого пути. Практически сразу после написания «Двух веронцев» Шекспир, как рачительный хозяин, принимается за ревизию использованных в пьесе, но не раскрывших свой потенциал приемов, мотивов и образов. В одной из его поздних работ, «проблемной комедии» «Конец – делу венец», драматург использует очень сходную фабулу – героиня (Елена) влюблена в Бертрама, который не отвечает ей взаимностью и, презрев навязанные ему брачные обязательства, уезжает в другую страну и начинает там соблазнять местную девушку. Елена следует за мужем и пытается завоевать его любовь. В этой комедии мотив переодевания (девушки в юношу) превращается в мотив подмены (Елена подстраивает свидание Бертрама и его новой пассии, чтобы вместо нее взойти на ложе страсти неузнанной). Развязка в обеих
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
