Аксаков[291] Н. С. Соханской (лит. псевд. Кохановская). Барсуков, XIX, стр. 409.
Петербург.
В 1831 г. один знакомый [гр. Е. Е. Комаровский][292] встретил [Пушкина] в Петербурге на улице задумчивого и озабоченного. "Что с вами?" — "Все читаю газеты" — "Так что же?" — "Да разве вы не понимаете, что теперешние обстоятельства чуть ли не так же важны, как в 1812 году?" отвечал Пушкин[293].
П. И. Бартенев XIX век, I, стр. 386.
Покойный гр. Е. Е. Комаровский рассказывал, что… однажды встретил Пушкина на прогулке, задумчивого и тревожного. "Отчего не веселы, Александр Сергеевич?" — "Да все газеты читаю". — "Что ж такое?" — "Разве вы не понимаете, что теперь время чуть ли не столь же грозное, как в 1812 году!"
П. Б[артенев]. На взятие Варшавы. РА 1879, I, стр. 385.
Июнь — октябрь.
Молодой лейб-гусар граф А. В. Васильев, в Царском Селе, очень ранним утром, ехал на учение мимо дома Китаевой, где жил Пушкин[294]… Пушкин увидал его в окно и позвал к себе. Перед тем появился в печати "Конек-Горбунок". "Этот Ершов[295], — сказал Пушкин графу Васильеву (который тоже писал стихи), — владеет русским стихом, точно своим крепостным мужиком".
Разные заметки о Пушкине. Из записной книжки. РА 1899, II, стр. 355.
…А. С. Пушкин, прочитав эту сказку ["Конек-Горбунок"] отозвался, между прочим, Ершову, — как рассказывал он сам: "Теперь этот род сочинений можно мне и оставить".
А. К. Ярославцев. П. П. Ершов, автор сказки "Конек-Горбунок". СПб. 1872, стр. 2[296].
7 июля.
Царское Село.
…Я сказал ему взволнованным голосом:
"Извините, что я вас останавливаю, Александр Сергеевич; но я внук вам по Лицею и желаю вам представиться".
"Очень рад, — отвечал он, улыбнувшись и взяв меня за руку, — очень рад".
Непритворное радушие видно было в его улыбке и глазах. Я сказал ему свою фамилию.
"А ваш выпуск будет который? — спросил он, взглянув на золотые петлицы на моем воротнике, — ведь вы после Деларю?[297]"
"Деларю был мой старший 5-го курса, а я 6-го".
"Так я вам не дед, даже не прадед, а я вам пращур. Ну, что у вас делается в Лицее? Если вы не боитесь усталости, — прибавил он, — то пойдемте со мной".
Из парка мы перешли в большой сад.
"Ну, а литература у вас процветает?" спросил он.
"Мы, по крайней мере, об ней хлопочем: у нас издаются журналы и газеты".
"Принесите их мне. Ну, а что Сергей Гаврилович Чириков?[298]"
Я отвечал, что он у нас гувернером в старшем курсе, попрежнему добрейший человек, но что под старость лет у него развилась охота к пению.
"Каким это образом?"
"Он с нами поет в рекреационное время, по вечерам, разные арии из Сбитенщика и Водовоза; он запевает, а мы ему хором подтягиваем".
Александр Сергеевич от души засмеялся.
"А мы в нем и не подозревали голоса, — сказал он, — пригласите его когда-нибудь ко мне".
"Что ваш сад и ваши палисадники? А памятник в саду вы поддерживаете? Видаетесь ли вы с вашими старшими? Выпускают ли теперь из Лицея в военную службу? Есть ли между вами желающие? Какие теперь у вас профессора? Прибавляется ли ваша библиотека? У кого она теперь на руках? Что Пешель[299]? Боится ли он холеры?"
На эти вопросы Александра Сергеевича я едва успевал отвечать. В свою очередь мне ужасно хотелось расспросить его об нем самом, но он решительно не давал мне времени и, конечно, делал это не без намерения. Я понимал, что ему не о чем было более говорить с 17-летним юношею, как об его заведении… Многие расставленные по саду часовые ему вытягивались, и если он замечал их, то кивал им головой. Когда я спросил: "Отчего они ему вытягиваются?" он отвечал: "Право, не знаю, разве потому, что я с палкой".
Обойдя кругом озеро, он сказал:
"Вы раскраснелись, — кажется, устали".
"Это не от усталости, а от эмоции и удовольствия итти с вами".
Он улыбнулся и протянул мне руку.
С полдороги начала меня смущать мысль, что я ему надоел и употребляю во зло его доброту. Я стал искать предлога с ним раскланяться. Дойдя до Камероновой колоннады, я остановился и на прощанье спросил у него:
"Не желает ли он получать из Лицейской библиотеки книги, журналы, газеты и какие именно?"
"Из книг — я вам напишу какие, а из журналов — нельзя ли вам присылать мне "Телеграф" и "Телескоп"? Да главного не забудьте: заходить ко мне".
Мы расстались — и я, разумеется, был в восторге.
П. Миллер[300] Встреча и знакомство с Пушкиным в Царском Селе. (Из воспоминаний лицеиста за 1831 г.). РА 1902, III, стр. 232–234.
… Александр Сергеевич схватил отца моего за руку и громко вскрикнул: — "Граф, видели вы, что девочка сделала?" — "Какая девочка?" — "Я не видал!" ответил папенька. "Да вот эта в панталончиках и в пастушеской шляпе: это — какой-то силач!" — "Эта? Это моя дочь Маша!" — "Что она сделала?" — "Да вот такие два чугунных стула подхватила, как два перышка, и отнесла их на террасу. Папенька позвал меня и представил Пушкину; я ему сделала книксен"… — "Очень приятно познакомиться, барышня, — крепко пожимая мне руку, смеясь сказал Александр Сергеевич: — а который вам год?" — "Тринадцать", — ответила я, — "Удивительно!" И они оба с папенькой начали взвешивать на руке тяжелые чугунные стулья, потом заставили меня еще раз поднять их. — "Удивительно! — повторил Пушкин. — Такая сила мужчине в пору. Поздравляю вас, граф, что у вас растет Илья-Муромец".
М. Ф. Каменская[301]. Воспоминания. ИВ 1894, № 7, стр. 40.
Октябрь.
Вскоре пo выходе "Повестей Белкина"[302] я на минуту зашел к Александру Сергеевичу, они лежали у него на столе. Я и не знал, что они вышли, а еще менее подозревал, что автор их — он сам.
"Какие это повести? И кто этот Белкин?" спросил я, заглядывая в книгу.
"Кто бы он там ни был, а писать повести надо вот этак: просто, коротко и ясно".
Далее я не хотел расспрашивать.
П. Миллер. Встреча и знакомство с Пушкиным в Царском Селе. РА 1902, III, стр. 235.
Конец года.
*В исходе 1831 года Пушкин, готовясь издавать журнал, посетил Николая Ивановича Греча[303], предлагая ему быть сотрудником. Греч отвечал, что принял бы предложение с величайшим удовольствием, но не знает, как освободиться от своего польского (крепкое словцо)[304]. Сознаваясь, что это невозможно, Пушкин со смехом
