вода.
Алехандро увидел, как боцман Котов с проворностью юркнул в трюм. Туда же спустились ещё два матроса из его абордажной команды. Сквозь дым увидел лейтенанта на пушечной палубе — того буквально распяло на мортире противоположного борта. В его груди торчало саксонское ядро, шипящее под вытекаемой кровью.
Фрегат начал крениться на разодранный борт.
— Берегите ядра и порох! — крикнул Алехандро и поспешил в трюм.
Котов с матросами безуспешно пытался навести заплатку на большую дыру — вражеское ядро пробило борт ниже ватерлинии, и боцман боролся с хлынувшей в трюм водой. Матросы помогали ему, но напор был силен. Заплатку выбивало, пока на неё заводили опору из толстого бревна. Боцман матерился и кричал, кривясь от боли — ядром ему сломало руку. Помощь Алехандро была как нельзя кстати.
Пробоина была в очень неудобном месте, и всё усилия команды были тщетны. Котов грозно зарычал, отбросил рушащуюся под напором заплатку, и, повернувшись, своей широкой спиной закрыл пробоину.
— Наводи опору мне в живот! — его бешенные от горячности глаза смотрели на Алехандро. — Живее, а то потонем!
Матросы оцепенели, и Алехандро отрицательно покрутил головой.
— Мефодич! Делай, что говорю! Не стой, как истукан! — прорычал Котов. Потом здоровой рукой дотянулся до Алехандро и схватил за шею. Потянул к себе рывком.
— Делай, Саша, — прошептал хрипло. — Делай…
Алехандро, смахивая слезу, упёр торец бревна боцману в живот.
— Заводи на борт! — кивнул матросам на другой торец. Потом, не глядя на Котова поднялся и взял кувалду. — Держите ровно…
Подошёл к противоположному борту, раздвигая набравшуюся воду и только тогда обернулся.
— Тебя как звать-то, боцман?
— Сашкой. Тезки мы…
Алехандро поднял кувалду.
— Господи, прими душу Сашки Котова…
И, сжав зубы, одним мощным ударом поставил бревно в распор.
Глазьев отчётливо слышал крики и треск сгораемого дерева, но не видел. Он лежал на спине, и пытался понять — на каком он ещё свете. Поняв, что на этом, с трудом открыл глаза и увидел заходящее солнце.
Приподнявшись на локтях, взглянул на мостик. Поворов едва стоял на ногах, но вцепился в штурвал, как клещ. На его окровавленном лице шевелились спекшиеся губы…
— Фёдор Аркадьевич! Галион!..
Донеслось до Глазьева с ветром.
Старший майор рывком поднялся и ухватился за основание грот-мачты. Мельком осмотрел такелаж и паруса.
— Хреново стреляют, ироды, — удовлетворительно прошептал он, но почувствовал крен фрегата на левый борт. — Всё-таки попали!..
И тут же вздрогнул.
Чёрный галион на полных парусах сближался с фрегатом.
— На абордаж будут брать, подлюки! — зло проговорил Глазьев. — Хрен вам в жопу, а не «Императрицу Анну»!
Старший майор прикрыл глаза и припал на колено, разведя руки в стороны.
«Господи, только дай мне сил!», — попросил он мысленно, а вслух добавил. — А я уже сам разберусь.
Сверху к ладоням Глазьева протянулись едва видимые нити золотистого света. Они вошли в его ладони, и тело старшего майора дрогнуло. Он явственно представил внутреннее убранство атакующего галиона, вплоть до переборок. Глаза его открылись и сверкнули. Он оглянулся на реющий стяг военно-морского флота русичей и стремительно побежал на пушечную палубу.
На средней палубе в дыму от тления рассыпанного пороха лежали убитые канониры и раскуроченные лафеты кулеврин. В дыму копошились матросы, накрывая порох мокрыми рубахами и оттаскивая от пушечных портов убитых товарищей.
На нижней палубе было не лучше, но дыма не было. Глазьев увидел понурившего голову Алехандро у головной мортиры и подошёл к нему.
— Сколько зарядов осталось?
— На два выстрела только и хватит, — бывший пират тяжко вздохнул.
Через пушечный порт Глазьев показал ему на приближающийся галион.
— Этими выстрелами ты должен попасть в одно место. Видишь, под полубаком краска слегка облупилась?
Алехандро раскрыл рот от удивления — до галиона было не меньше полутора миль, пусть даже он и приближался. Как можно рассмотреть облупившуюся краску на борту?!
— Александр Мефодиевич, верь мне, — положил ему ладонь на плечо Глазьев. — Как только он приблизиться на милю — стреляй. Положи в мортиры пороха, как на два заряда.
— Сделаю, — оторопело сказал Алехандро, глядя на стремительно уходящего с палубы старшего майора.
Глазьев выскочил наверх и отдал команду заряжать пушки Арсеньева — заряды ещё оставались, и подбежал к Поворову.
Бледное лицо командора, покрытое уже коркой от засохшей крови, выглядела как маска. Только глаза горели яростно и с вызовом.
— Павел Сергеевич, держи курс прямо на галион. Не сворачивай. Как только махну рукой, перекладывай фрегат на правый галс.
Командор облизнул губы и кивнул.
— Как там?.. Что с кораблём?
— Плохо, Павел Сергеевич. Но мы же ещё в бою!
Поворов покачнулся, но только крепче ухватился за штурвал.
— Фёдор Аркадьевич, я горд, что сражался с вами… Помните про спрятанный пистолет.
Глазьев спрыгнул с полуюта на палубу, приник к прицелу пушки. Сосредоточился, наводя орудие на борт галиона.
С чёрного корабля не стреляли. Видимо, так была надобна книга Ярослава Мудрого, что фрегат боялись утопить, чтобы эта реликвия не была навечно скрыта в глубинах океана.
Глазьев только ухмыльнулся, увидев в прицеле отметку в одну милю.
— Ну, Мефодич, стреляй…
Грохнули один за другим два выстрела. Ядра точно прилетели в одно и то же место — в облупившуюся краску на борту галиона. Фёдор Аркадьевич выдохнул и поднёс фитиль…
Высокий столб из дыма и огня поднялся над водой. Чёрный галион будто подпрыгнул над гладью моря и переломился, разбрасывая вокруг щепы и останки людей.
— Чудеса! — воскликнул Алехандро. — В пороховой погреб попали! Ну, Фёдор Аркадьевич!.. Ну, мастер!
Полуразбитый фрегат «Императрица Анна» уходил с поля боя, оставив за собой обездвиженные саксонские галионы, и капитан Поворов выпустил из рук руль. Но командор не упал на палубу, подхваченный Глазьевым.
— Мы победили, Павел Сергеевич, — твердил старший майор, снимая с мертвых глаз командора слипшиеся от крови волосы. — Мы победили…
Глава 13
Величинский и граф Воронцов в сопровождении князя Дуладзе зашли в один из приёмных залов императорского дворца.
— Ждите, — приказал князь и махнул двум охранникам в меховых шапках. — Охранять. Глаз не сводить, а я схожу и доложу Его Величеству…
Величинский поставил сундук на длинный стол и упал на стул, выдохнув.
— Наконец-то, мы, граф, добрались, — улыбаясь, сказал он Воронцову и устало закрыл глаза. — Как гора с плеч…
Молодой граф, однако, только отчасти с этим согласился.
— Мы во дворце… И в таком ужасном виде!
— Расслабьтесь, сударь, — не открывая глаз, проговорил гардемарин. — Никто нас не укорит за это.
— Мне самому неприятно, — буркнул Воронцов. — А вдруг сам император зайдёт. Я сгорю от стыда.
— Не думаю, что Николай Александрович будет
