Книга Алые Евангелия - Клайв Баркер

— Что это? — спросил его повелитель, выхватывая письмо из руки Феликссона.

Феликссон повернул свою грязную и рассеченную голову влево, чтобы одним глазом изучить реакцию своего повелителя. Выражение лица Сенобита было непроницаемо. Никто не знал, сколько ему лет — Феликссон был достаточно умен, чтобы не спрашивать, — но бремя возраста избороздило его лицо, оставив на нем следы, которые никогда не получилось бы сотворить, но было высечено агонией потерь и временем. Язык Феликссона выкатился изо рта, приземлившись на грязную улицу, покрытую коркой спекшегося дерьма. Похоже, он совсем не возражал. Он был в полной власти своего хозяина.

— Меня вызывают в Палату Непоглощаемого, — сказал Жрец Ада, пристально глядя на письмо в своей руке.

Не сказав больше ни слова, Сенобит направился к Пирате сквозь ряды других членов своего Ордена. Феликссон последовал за ним, не зная подробностей, но храня верность до конца.

2

После грязи Канавы улицы адского города были сравнительно чисты. Они были широки и местами засажены кое-какими видами деревьев, не нуждавшихся в солнечном свете для выживания, их черные стволы и ветви и даже темно-синие листья, свисавшие с них, были скрючены и перекручены, как будто каждый дюйм их роста рождался в конвульсиях. Машин на улицах не было, но были велосипеды, портшезы и рикши — даже несколько экипажей, запряженных лошадьми с почти прозрачной кожей и костлявыми головами, такими приплюснутыми и широкими (их глаза располагались по краям этих костных просторов), что они напоминали морских дьяволов, пришитых к телам ослов.

Весть о появлении Сенобита на улицах шла впереди него, и на каждом перекрестке демоны в темно-фиолетовых мундирах (самое близкое, что было в Пирате к полиции) приостанавливали даже самое оживленное движение, чтобы ни единый гражданин не смог задержать проход Сенобита через город.

По ходу его продвижения, большинство граждан либо выказывали знаки преданности, дотрагиваясь, прежде чем склонить голову, до пупка, грудины и средины лба, либо, в случае чиновников, опускались на колени, чтобы продемонстрировать свое почтение. Преклоняли колена не только метисы и демоны, но и многие из проклятых. Жрец Ада не обращал на них внимания, но Феликcсон упивался всем этим.

Вблизи здания, мимо которых они проходили, казались Феликссону еще более впечатляющими, нежели с холма, на котором располагался монастырь. Их фасады были украшены чем-то похожим на замысловатые мифологические сцены из бытия Люцифера. Фигуры изображались так, чтобы они строго вписывались квадрат, что напомнило Феликссону об оформлении храмов инков и ацтеков, которое он когда-то видел. На этих украшениях были изображены все виды деятельности: войны, торжества и даже занятия любовью — все было изображено очень наглядно. Поскольку он долгое время слонялся по безмолвным, вызывающим клаустрофобию, кельям крепости, время от времени имея возможность видеть город лишь в течение нескольких украденных минут, теперь Феликссон испытывал ощущение отдаленно напоминающее удовлетворение от того, что ему дозволили усладить свой взор столь многим.

— Туда, — сказал Жрец Ада, вырывая Феликссона из его грез.

Феликссон поднял взгляд и увидел, что Сенобит указывает на здание, бывшее без сомнения самым высоким в городе. Оно вздымалось выше, чем глаз мог видеть, пронзая черное как смоль небо. При всей своей громадности, здание было полностью лишено каких-либо деталей. Безоконный, безликий шип, его фасад являл собой саму сущностью обыденности. Дворец был настоящим произведением искусства: строение было настолько безликим, что даже не привлекало достаточно внимания, чтобы мозолить кому-то глаза. Феликссон предположил, что здание было шуткой архитектора, которую тот находил довольно забавной.

Когда они находились в трех ступенях от вершины лестницы, дверь отворилась внутрь, хотя никого не было видно кто бы мог открыть ее. Феликссон отметил легчайшую дрожь в руке Жреца Ада. Сенобит поднял свои лишенные света глаза на каменный монолит, возвышавшийся над ними, а затем сказал: — Я здесь, чтобы предстать перед судом. Если решение будет не в мою пользу, ты должен уничтожить все мои начинания. Ты меня понял?

— Фсё? — сказал Феликссон.

— Не поддавайся сантиментам. У меня здесь есть все, что нужно. — Он постучал по виску неправильно сросшимся после перелома указательным пальцем правой руки. — Ничто не пропадет.

— Да, Хозяин. Могу делать.

Сенобит отвесил легкий одобрительный кивок, и они вместе вошли внутрь.

3

Внутри дворец Непоглощаемого был таким же безликим, как и снаружи. Фойе было заполнено инфернальными бюрократами в серых костюмах, скроенных скрывать любые физические дефекты, поражающие проклятых. У одного, с кольцом опухолей размером с футбольный мяч, бугрящих его спину, костюм аккуратно охватывал каждую из пульсирующих выпуклостей. Некоторые носили тканевые капюшоны, низводящие их выражение лиц к двум маленьким прорезям для глаз и горизонтальному прямоугольнику вместо рта. В ткань были вшиты сигилы, чьи значения находились вне области знаний Феликссона.

Тусклые коридоры освещались большими голыми лампочками, свет, излучаемый ими, постоянно мерцал — нет, трепетал — как будто внутри были живые источники света. Пройдя по коридорам и в шесть раз повернув за угол — каждый из них врезался в память Феликссона, — они вышли в место поразительного великолепия. Феликссон предполагал, что все здание являлось ульем безликих коридоров, но он ошибался. Помещение представляло собой открытое пространство, омываемое светом, и расположенное внутри единственной, светоотражающей металлической трубы, шириной около десяти футов, которая возносилась от пола до потолка, находящегося так далеко над головой, что тот оставался невидимым.

Сенобит указал в темноту над ними и произнес одно слово:

— Туда.

Они осуществили восхождение по широкой винтовой лестнице, угнездившейся внутри отражающей трубы. Каждая металлическая ступенька была приварена к каркасу. Но даже здесь, в этой элегантной конструкции, ощущалось инфернальное прикосновение. Каждая из ступеней была установлена не под девяносто градусов к вертикали, а под девяносто семь, сто, или сто пять, каждая из их отличалась от предыдущей, но все они слали одно и то же послание: здесь все нестабильно; кругом опасность. Перила для предотвращения падения на случай, если кто-то оступится, были непредусмотрены — только ступень за ступенью, спроектированные так, чтобы сделать восхождение как можно более головокружительным.

Однако, Сенобит был бесстрашен. Вместо того, чтобы подниматься по лестнице со стороны колонны, где он хотя бы мог насладиться иллюзией безопасности, он постоянно поднимался по открытому усеченному краю ступеней, как будто испытывая судьбу. Иногда предыдущая ступень крепилась под более крутым углом, заставляя совершать широкие шаги на следующую ступень, но, каким-то образом, Жрец Ада умудрялся подниматься с непринужденным достоинством, оставляя Феликссона плестись позади, отчаянно цепляясь за несущую колонну. На полпути их путешествия он начал