Книга Война Москвы и Твери. Правда о рождении России - Алексей Шляхторов

Его насторожила не только личная неблагонадежность Александра Тверского, о которой так много говорили московские ходатаи. Один из самых выдающихся правителей Орды, хан Узбек умел заглянуть в будущее. Он хорошо понимал, что возвышение тверского княжеского дома неизбежно приведет к усилению антиордынских настроений на Руси. Дело было не в личностях, а в логике политических традиций и геополитических интересов. Тверь уже в силу своего географического положения выступала носителем «западнических» настроений в сообществе русских земель и княжеств, объединенных под эгидой Великого княжения Владимирского. В условиях быстрого усиления Литвы передача великокняжеской власти тверским князьям могла привести к внезапному разрыву Владимирской Руси с Ордой перед усилившимся Западом. Политическая игра с «помилованием» опального Александра Тверского была затеяна ханом главным образом для того, чтобы дать наглядный урок русским князьям, а главное – попугать Ивана Калиту (упустившего – а может, и из жалости, специально, своего врага, и переведя в свои земли большую часть его крестьян и горожан, а об этом хан знал наверняка; он понимал, что из разгрома Тверского княжества в 1328 году Иван извлёк и огромные экономические выгоды, окончательно сделавшие Московское княжество экономическим Голиафом на фоне остальных княжеств Владимирской Руси, включая и Суздальско-Нижегородское). Но, будучи сам человеком религиозным, Узбек во многом понимал религиозность Ивана Даниловича, показавшего себя в юности смелым воином, но оставшимся жалостливым и великодушным к людям. Теперь эта игра подходила к концу. Продолжать ее далее было не только и не столько бессмысленно, сколько опасно для Золотой Орды [318]. Князь Иван вернулся в Москву, «пожалован Богом и царем». Теперь хан вызвал к себе его тверского соперника. Новгородская Первая летопись под 1339 годом сообщает: «Ходи князь великыи Иван в Орду; его же думою приславше татарове, позваша Александра и Василья Давыдовица Ярославьскаго и всех князии в Орду. Князь же Александр бе послал преже себе в Орду сына своего Федора, чая оттоле вести; и приела по него цесарь, и поиде в Орду». Другие летописи сообщают некоторые подробности этой трагической поездки. Опасаясь, что князь Александр, предупрежденный сыном об опасности, вновь уйдет в бега, Узбек отправил к нему своего посла, некоего Илтэрчея, с наказом: «Иди в Русь, призови ми семо (сюда) князя Александра, не яростию, но тихостию» [319]. Явившись в Тверь, ханский посол стал старательно уверять князя, что «царь» хочет передать ему Великое княжение Владимирское. Однако перед этим, по обычаю, должен был состояться суд, где будут рассмотрены все обстоятельства дела и выслушаны все свидетели [320]. Версия о суде казалась правдоподобной: в Орду поехали тогда многие русские князья, и в их числе все три сына Калиты. Сам Иван остался в Москве, сославшись, вероятно, на недуги. Тверская разведка имела сведения о намерении хана расправиться с князем Александром. Однако настроения хана менялись, и тверской князь, конечно, не жалел серебра и золота, чтобы качнуть чашу весов в свою пользу. После долгих колебаний в самом конце лета 1339 года он все же решил ехать в Орду. У многих было такое ощущение, что они провожают Александра в последний путь. Тверское духовенство во главе с епископом, княгиня Анастасия с младшими детьми сопровождали его по Волге до устья речки Кашинки. Здесь стояла церковь Спаса, в которой отслужили напутственный молебен. Брат Александра Василий Михайлович ехал с ним еще дальше – до Святославля Поля, находившегося, вероятно, на месте нынешнего города Калязина. Другой брат, Константин, не смог прибыть на проводы из-за тяжкой болезни, приковавшей его к постели. После гибели князя Александра в Орде тверские книжники составили особую повесть об этом событии, занесенную в некоторые летописи. Согласно повести, поездка Александра в Орду была таким же самопожертвованием, как и последнее путешествие к хану его отца Михаила Тверского. Провидя свою судьбу, князь-мученик говорил: «Аще пойду во Орду, смерти предан буду; аще ли не иду к нему во Орду, да приидет от него рать и много христианства пленено и убиено будет. А вина тому всему аз и всяко от Господа Бога отмщение и казнь прияти имам. Лутче убо ми есть единому за всех смерть приати». Чудесная сила останавливала Александра на его пути в Орду. Встречный ветер на Волге был таким сильным, что тверские насады еле двигались вперед… В Орде Александр, по обычаю, одарил хана и ханшу, всех влиятельных придворных. Сын Федор передал ему последние новости. Они были неутешительны. Князю оставалось только ждать и молить Бога о милости. Хан не спешил объявить свою волю. В тягостном ожидании прошел целый месяц. Одни говорили Александру, что хан хочет дать ему Великое княжение Владимирское, другие предупреждали о скорой гибели. За три дня до казни князю был объявлен смертный приговор. Обреченный Александр то истово молился в походной церкви, то проклинал себя последними словами за доверчивость, то бросался обивать пороги своих прежних доброхотов. Но все было напрасно. Настал день казни – четверг, 28 октября 1339 года. Исповедавшись и причастившись святых тайн, отец и сын ждали страшного конца, распевая псалмы. Наконец показалась толпа татар во главе с неким Черкасом. Татары подбежали к Александру, схватили его за руки, сорвали с него одежду. Нагой, со связанными руками он был поставлен перед ханским вельможей Товлубеем. Восседавший на коне Товлубей приказал своим подручным: «Убейте их!» Оба князя были тут же зарезаны ножами. Бросив тела на землю, палачи отрубили им головы. При виде кровавой расправы приближенные и слуги князя в ужасе разбежались. Обезглавленные тела Александра и Федора долго лежали в пыли, собирая ворон и бродячих собак. Наконец хан разрешил подобрать их и, положив в гробы, отправить на Русь. Мертвые уже не были опасны и для Орды, и для Москвы. Воздавать им последние почести не возбранялось. Во Владимире печальную процессию встретил митрополит Феогност. Вместе с собором местного духовенства он отслужил панихиду по погибшим. Затем тела князей через Юрьев-Польской повезли в Переяславль. Там им отдали последние почести ростовский епископ Гавриил и тверской владыка Феодор. Здесь же были и братья Александра Константин и Василий Михайловичи. Из Переяславля похоронная процессия направилась в Тверь. Горожане встретили ее на подъезде, возле Михайловского монастыря. Они взяли из повозки гробы с телами отца и сына «и на главах несоша в град к святому Спасу». Рассказ тверского летописца о гибели Александра Тверского и его сына Федора, о возвращении их останков через всю Северо-Восточную Русь обратно в Тверь, несмотря на свой лаконизм, зримо передает то глубокое потрясение, которое испытали свидетели и современники этой трагедии. Такого еще не бывало в северорусских княжеских семьях: сразу три поколения (дед, отец и сын) стали жертвами ханских палачей. Но и натворили-то они предостаточно. История с принцессой Кончакой, сожжение живьём посла – и тоже ханского родственника (двоюродного брата) вместе с несколькими десятками его выживших в бою людей, поголовное истребление купцов, в общем – никто, кроме тверитян, так дико себя на Руси не вёл. И отдача оказалась соответствующей. И всё же: гибель Александра Тверского и его сына легла мрачной тенью на историческую репутацию московских князей. Очевидно, что Калита приложил немало стараний, чтобы избавиться от опасного соперника руками золотоордынцев. Однако не следует механически переносить в прошлое современную систему моральных оценок. Казнь тверских князей воспринималась людьми той эпохи прежде всего как Божий суд. Описывая их гибель, летописец содрогается не столько от самого зрелища крови и убийства, сколько от трепета перед грозным явлением Провидения. Конечно, Узбек понимал, что никакие клятвы не удержат московских князей против татар, если Орда утратит свою монолитность и силу. Но хан предпочитал не думать о плохом и гнал от себя черные мысли. В конце концов, он имел право на душевный покой: своим выбором в пользу Москвы хан лет на двадцать отсрочил Куликовскую битву. Не проиграл и князь Иван. Сделав ставку на Орду, он помог своему внуку Дмитрию. Вообще, тогда была возможность, что окрепшая Русь и Орда со временем образуют господствующий союз в Восточной Европе. Ведь позже, с XVI века, дружили же мы с Персией против и турок, и португальцев с голландцами. Тут такого не вышло. Падение Орды оказалось слишком внезапным, и чума именно по ней ударила с особой силой. Но об этом – позже. Когда в степи зазеленела первая трава, князь Иван стал собираться в обратную дорогу. Последний раз пришел он в позолоченную юрту «повелителя всех, кто живет за войлочными стенами». Даже в своем роскошном дворце, выстроенном мастерами из Хорезма в центре многолюдной столицы Золотой Орды, хан держал посреди двора походную юрту и часто принимал посетителей именно в ней. Его почерневшее от степного солнца лицо было, как обычно, непроницаемо. Но Калита давно научился и под этой маской угадывать движения души. Сегодня хан был печален и задумчив. Он знал, что видит Ивана в последний раз. Прощаясь с князем Иваном, Узбек подарил ему на память шапку-тюбетейку, сделанную из искусно спаянных золотых проволочек. В бесконечном кружеве ее узоров словно переплелись нити их общих судеб. Пройдут годы – и тюбетейка Узбека, слегка переделанная московскими умельцами, превратится в знаменитую «шапку Мономаха» – главный символ московской государственности. Начисто забыв ее подлинное происхождение, московские придворные книжники составят легенду о том, как византийский император Константин Мономах прислал эту шапку в знак уважения своему внуку, киевскому князю Владимиру Мономаху (Хотя по другой версии – этот подарок Узбек сделал раньше, шапка – женская и, скорее всего была приданым княжны Агафьи (принцессы Кончаки). И эта версия в целом выглядит правдоподобнее. Ведь шапка была настолько дорога, что позже стала короной русских царей. Богатству которой очень удивлялись иностранцы в XVI–XVII веках) [321]. Завершив рассказ о гибели Александра Тверского и его сына Федора, летописец в следующей фразе радуется благополучию тех, кто, с точки зрения реальной истории, был причастен к гибели тверичей. «А князя Семена и братию его с любовию на Русь отпустиша и приидоша из Орды на Русь пожалованы Богом и царем». Как восприняли в Москве расправу хана с тверскими князьями? Конечно, сама сцена казни на всю жизнь осталась в памяти сыновей Калиты, находившихся тогда при ханском дворе. Они либо видели казнь своими глазами, либо слышали о ней подробные рассказы очевидцев. Однако трудно поверить некоторым современным романистам, рисующим дело так, будто Калита и его сыновья чувствовали себя убийцами тверских сородичей, стонали под тяжестью смертного греха, каялись ночи напролет в дворцовой молельне. Едва ли это было так. Напротив, осенью 1339 года в Москве торжествовали победу и благодарили Бога за такой исход дела. Одна из летописей сообщает, что сыновья Калиты вернулись из Орды «с великою радостию и веселием». Конечно, они радовались не самой гибели Александра (Ибо сказано: «Не радуйся смерти человека, хотя бы он был самым враждебным тебе: помни, что все мы умрем»). А тому политическому облегчению, которое наступило в Северо-Восточной Руси с уходом этого неугомонного бойца. В 1339 году произошло закрепление важнейшего перелома в истории русско-ордынских отношений. Казнь Александра Тверского знаменовала окончательный отказ Орды от попыток политики «разделяй и властвуй» внутри Северо-Восточной Руси. По многим причинам, среди которых далеко не последнюю роль сыграла тонкая политика Ивана Калиты и вообще большая религиозность православная и уравновешенность Москвы в общении с Великим Новгородом, ханом, митрополитом, Орда решила отдать предпочтение московским князьям, дать этой династии возможность консолидировать Северо-Восточную Русь под эгидой Великого княжения Владимирского. Ибо другого выхода при поддержке Русской церкви – и такой мощной – у Орды и не было.