— Полагаю, шампанского. Она обернулась. Он стоял, нежноулыбаясь, с хитринкой в глазах.
— Это приличный дом, малышка. Высокого класса, —сказал он скорее вопросительно.
— Я могла бы сказать тебе, что это дом моих родителей…Но почему-то не хочется врать.
— Есть… или был? Ее брови поднялись.
— Нет. Это мой дом. Я уже достаточно взрослая, чтобыпозволить себе нечто подобное.
— Я уже говорил, что у тебя неплохо идут дела. Онапожала плечами, улыбнулась. Ей не хотелось оправдываться.
— Ну, как насчет вина? По правде сказать, оноотвратительно. Может, лучше пива?
— Можно. Или чашечку кофе. Думаю, это лучше всего.
Она вышла, чтобы поставить на плиту чайник.
— Кейт, у тебя есть соседка?
— Что? — Она не обратила внимания на его слова,которые, если вдуматься, могли привести в смущение.
— С тобой кто-то живет?
— Нет. Почему ты спрашиваешь? Положить сливки и сахар?
— Не надо. Только черный кофе. Значит, одна?
— Да. А в чем дело?
— Твоя почта.
Она уставилась на него, держа в руке чашку с кофе.
— Что с моей почтой? — все еще не понимала она.
— Почта адресована мисс Кизии Сен-Мартин. —Казалось, их разделяет время. Они стояли не двигаясь.
— Да, я знаю.
— Твоя знакомая?
— Да. — Огромная тяжесть свалилась с плеч, когдаона произнесла: — Это я.
— Кто?
— Я — Кизия Сен-Мартин. — Она хотела улыбнуться ине могла, а Люк в это время пытался изобразить крайнее удивление. Знай она еголучше — то не смогла бы удержаться от смеха при одном лишь взгляде на него.
— Значит, ты не Кейт С. Миллер?
— Почему? Я — К.-С. Миллер. Когда пишу.
— Твой псевдоним? Понимаю.
— Один из многих. Еще Мартин Хэллам.
— Ты коллекционируешь вымышленные имена, любовьмоя. — Он медленно к ней приблизился.
Она поставила чашку на плиту и отвернулась. Он видел лишь еечерные волосы и узкие в наклоне плечи.
— Да, вымышленные имена. И жизни. Я в трех лицах, Люк.Нет, пожалуй, в четырех. А сейчас даже в пяти, считая Кейт. К.-С. Миллер доэтого никогда не нуждалась в имени. Это смахивает на шизофрению.
— Разве? — Сейчас он стоял сзади, не смеяпротянуть руку и коснуться ее. — Почему бы нам не поговорить?
Он сказал это тихо. Она повернулась к нему и едва заметнокивнула. Ей действительно надо было выговориться, а он мог оказаться хорошимслушателем. Она должна исповедаться, пока не сошла с ума. Сейчас он, наверное,думает, что она отчаянная лгунья… Возможно, он все же поймет.
— Хорошо. — Она последовала за ним в гостиную,уселась в одно из материнских кресел, обитых голубым бархатом. Он устроился надиване.
— Сигарету?
— Благодарю. — Люк прикурил и протянул ей сигаретубез фильтра. Она глубоко затянулась, собираясь с мыслями.
— Это прозвучит дико, если кому-нибудь рассказать.Поэтому я и не пыталась.
— Тогда почему ты уверена, что это прозвучитдико? — Его глаза не дрогнули.
— Потому что. Это немыслимый образ жизни. Я знаю. Япыталась. «Моя тайная жизнь», автор — Кизия Сен-Мартин. — В тишине ее смехпрозвучал пусто и неестественно.
— По-видимому, тебе пора высказаться, а я как раз подрукой. Я здесь, спешить мне некуда, у меня уйма времени. Ты ведешь ненормальнуюжизнь, Кизия. Это все, что мне известно. Ты заслуживаешь большего. — Ееимя странно прозвучало в его устах. Она смотрела на него сквозь облакотабачного дыма. — Такой образ жизни хуже, чем сумасшествие.
— Так и есть. — Она чувствовала, как слезыначинают ее душить. Ей хотелось рассказать Люку все. О К.-С. Миллер, МартинеХэлламе, Кизии Сен-Мартин. Об одиночестве и боли, об отвратительном мире,обернутом в золотую парчу — будто от этого он становился лучше, будто можнозаставить души пахнуть лучше, если пропитать их духами… Рассказать о несносныхобязательствах и ответственности, о бестолковых вечерах и вылощенных мужчинах.О ее собственной победе, одержанной в первой серьезной статье, — победе, окоторой никто не догадывается, кроме ее пожилого адвоката и еще более старогоагента. Она готова была раскрыть перед ним всю свою жизнь, которую до сих порпрятала глубоко в сердце.
— Даже не знаю, с чего начать.
— Ты сказала, что вас пятеро в одном лице. Возьми однуи начни с нее.
Две одинокие слезинки покатились по ее щеке. Люк протянул кней руку, она с благодарностью взяла ее. Так они и сидели по обе стороны стола,взявшись за руки. Слезы скатывались по ее щекам.
— Значит, так. Первое "я" — это КизияСен-Мартин. Имя, которое ты увидел на письмах. Наследница, сирота… Романтично,не правда ли? — Она криво улыбнулась сквозь слезы. — Словом, моиродители умерли, когда я была еще ребенком. Они оставили мне кучу денег иогромный дом, который мой попечитель продал, а средства вложил в большойкооператив на углу Восемьдесят первой улицы и Парк-авеню. В конце концов япродала и его и купила вот этот дом. Моя тетушка была замужем за итальянскимграфом, меня воспитывали попечитель и гувернантка Тоти. И, конечно, среди всегопрочего, что мне досталось от родителей, было Имя. С большой буквы. До и послеих смерти мне осторожно внушали, что я не просто богатая девушка. Я — КизияСен-Мартин… Черт возьми, Люк, разве ты не читаешь газет? — Она смахнуласлезы, высморкалась в носовой платок, отороченный серым кружевом.
— Боже, что это такое?
— Что?
— То, во что ты уткнула свой носик? Она взглянула накусочек светло-пурпурной ткани в руке и рассмеялась.
— Носовой платок. А что это такое, по-твоему?
— Похоже на ризу игрушечного священника. Но рассказывайдальше. Сейчас я уже знаю, что ты наследница.
Она снова рассмеялась, почувствовав облегчение.
— Кстати, газеты я читаю. Но историю эту мне хотелосьуслышать от тебя. Не люблю читать о людях, которые мне дороги.
Кизия смешалась. Люди, которые ему дороги? Но ведь он почтине знает ее… хотя и прилетел из Вашингтона, только чтобы с ней увидеться.Сейчас Люк был рядом. И всем своим видом показывал: его интересует все, что онасобирается рассказать.
— Когда и куда бы я ни пошла, меня тут жефотографировали.
— Сегодня ночью я этого не заметил. — Лукаспытался внушить ей, что на самом деле она свободнее, чем кажется.
— Это случайность. На этот раз мне просто повезло.Поэтому в ресторане я и смотрела на дверь, опасаясь, что кто-то из знакомыхвойдет и назовет меня Кизией.
