уроженец Рейна привык к вину, а в период болезни ему не давали этого напитка, содействующего пищеварению, так как последнее было ослаблено избытком принятых лекарств. Это простое средство так подкрепило больного, что он первую же ночь спал спокойно, повеселел, стал шутить и собирался поработать над ораторией «Саул и Давид». На следующий день Шиндлер говорит больному: «Если бы вы слышали вчерашний разговор Мальфати, то, право, еще более полюбили бы его. Он расспрашивал о малейших подробностях болезни и указал профессору на перемену в течении болезни, так что профессор, покраснев со стыда, должен был сознаться в своих ошибках».
Проектам Бетховена, почувствовавшего облегчение после двух операций Вавруха и лечения Мальфати, не было конца. С многочисленными приятелями и знакомыми, посещавшими больного, он вновь ведет разговоры о поездке в Лондон, о более удобном и дешевом способе переезда, о сочинении увертюры «Бах», 10-й симфонии, четырехручной сонаты, оперы, набрасывает эскизы упомянутой увертюры и даже обещает 7 апреля дирижировать лично в театре Иозефштадта, где предполагает поставить своего проектированного «Баха».
В числе средств развлечения больного, конечно, видное место занимало чтение книг и преимущественно любимых древних авторов, творения которых, по милости племянника, исчезли с полок композитора, а потому пришлось брать их в библиотеке. Чтение Плутарха вновь доставило ему ряд счастливых минут, особенно увлекало его описание трагической судьбы Луция Брута, статуэтка которого украшала его комнату, а некоторые подробности жизни вызывали сравнение со своей. Но насколько было велико удовольствие переноситься в давно минувшую эпоху, настолько же тяжело было возвращение к современности; по совету Брейнинга он взял сочинение двух авторов, вошедших тогда в моду: «мировая скорбь» Байрона, видимо, раздражала его, а «Кенилворт» Вальтер Скотта он, не дочитав, швырнул на пол.
– Этот негодяй пишет только ради платы! – осудил маэстро талантливого романиста.
Из музыкальных произведений, доставленных Шиндлером больному, более всего понравился сборник, около 60 романсов, Фр. Шуберта, в особенности его «Молодая монахиня»; он много часов провел над этими гениальными песнями своего молодого эпигона и не раз твердил:
– В Шуберте чувствуется божественное пламя!
В конце января Брейнинг, оправившийся от своей болезни, навестил своего друга и с радостью заметил благотворное влияние нового лечения; он пишет в тетради:
– Ты сегодня выглядишь гораздо лучше… В симфонии есть пение?.. Совсем новая идея!
Но облегчение было опять временное, и Шиндлер заявляет больному, что «следует вскоре сделать третий прокол: сам Мальфати сказал, что это уж такого рода болезнь, да и погода благоприятствует ее развитию; надо вооружиться терпением». Третья операция (2 февраля) также не доставила облегчения; 18 февраля он пишет своему старому другу Цмескалю, которого подагра приковала к постели:
«Шлю тысячу благодарностей за ваше участие, я не отчаиваюсь; тяжелее всего для меня эта бездеятельность. Нет худа без добра. Да избавит вас небо от страданий. Быть может, мы оба поправимся».
А накануне диктует ответ Вегелеру, недавно приславшему предлинное письмо, в котором строит соблазнительные планы совместной поездки на богемские минеральные воды, в Теплиц, Карлсбад, потом по Рейну, через Бонн и Кобленц, обратно в Bену и утешает больного тем, что юморист-писатель Блумауер так же страдал водянкой, так же подвергался операции и прожил после того еще много лет. В ответной записке композитор, ради шутки, вставляет три слова из популярной песенки о Стефане.
К Вегелеру.
Вена, 17 февр. 1827 г. Старый достойный друг!
Я получил удачно, по крайней мере, твое второе письмо от Брейнинга. Я еще очень слаб, чтобы ответить на него, но будь уверен, что все в нем было мне приятно и мило. Выздоровление, если можно так выразиться, подвигается; сделают четвертую операцию, хотя врачи еще не говорят ничего. Я терплю и думаю: нет худа без добра. Однако прочитав твое последнее письмо, меня удивило, что ты еще ничего не получил. Из прилагаемого письма ты видишь, что я писал тебе еще 10 декабря пр. г. То же самое с портретом: когда получишь, то увидишь на нем отметку числа. «Г-жа Стефан говорила» – словом, Стефан настаивал, чтобы послать тебе при случае эти вещи, но они оставались до сегодняшнего дня и, право, нелегко было получить обратно. Ты получишь портрет по почте через господ Шотт; они вышлют тебе также ноты. Хотелось бы многое написать сегодня, но я слишком слаб; могу только мысленно обнять тебя и твою Лорхен.
С истинной привязанностью и любовью к тебе и твоим, верный старый друг твой,
Бетховен.
Физические страдания, все более искажая лицо больного, все более изнуряя его, все чаще наводят на мысль о плате врачам, о средствах к существованию; дрожащей рукой подписывает он продиктованные Шиндлеру и Хольцу письма к лондонским приятелям с просьбой о денежной помощи.
К Штумпфу в Лондон.
Вена, 8 февр. 1827 г.
…К сожалению, с 3 дек. я страдаю водянкой и лежу в постели. Можете себе представить, каковы последствия этого. Я живу доходами с произведений моего пера, это источник существования моего и моего Карла. К сожалению, за последние 2 месяца я не мог написать ни одной ноты. Мое жалованье покрывает расход на квартиру и остается еще несколько сот гульденов. Имейте в виду, что не предвидится конца моей болезни и что, наконец, нельзя же будет оседлать Пегаса и взлететь на всех парусах в небеса. Врач, хирург, аптекарь. Всем нужно будет заплатить. Я отлично помню, что несколько лет тому назад филармоническое общество хотело дать концерт в мою пользу. Был бы счастлив, если бы оно теперь осуществило это намерение; может быть, это избавило бы меня от предстоящего затруднительного положения. Я пишу об этом сэру Г. Смарту, и если вы, достойный друг, можете помочь в этом деле, то прошу вас сговориться с ним. Мошелесу тоже будет сообщено об этом и думаю, участие всех моих друзей выручит меня в этом случае.
К сэру Г. Смарту в Лондоне.
22-го февр. 1827 г.
Помнится, несколько лет тому назад филармоническое общество предложило мне дать концерт в мою пользу. Ввиду этого обращаюсь к вам, милостивый государь, с просьбою, так как ныне весьма мне желательно осуществление такого намерения филарм. общества, так как, к сожалению, еще с первых чисел декабря я страдаю водянкой, крайне продолжительной болезнью, конца которой еще не предвидится. Как вам и без того известно, я живу плодами своего вдохновения, а теперь и думать нельзя о композиции. Мое содержание до того мало, что едва хватает на покрытие полугодовой наемной платы за квартиру. Поэтому прошу вас по-дружески употребить все свое влияние к осуществлению этой цели, и убежден в вашем ко
