целый поток воды, Бетховен заметил оператору, что это напоминает Моисея, высекающего жезлом своим воду из скалы. Вскоре затем маэстро почувствовал значительное облегчение».
Так прошел первый период болезни, принятой д-ром Ваврухом за воспаление легких, но, по уверению других врачей, бывшей воспалением брюшины. О количестве принятых больным слабительных сиропов можно судить по счету кухарки Зали, уже в середине декабря собравшей 80 пустых бутылок и продавшей их по два крейцера за каждую.
Почти все лица, присутствовавшие при первой операции, считают долгом сказать несколько слов больному.
Карл. – Сейчас все будет кончено, вода потечет скорее.
Ваврух. – Пять с половиною кружек воды. Вы держались рыцарем.
По уходе врачей Карл замечает: «Будь же доволен тем, что сошло отлично; могло быть иначе. Ваврух уверяет, что вода накопилась в тебе годами», а Зейфрид прибавляет: «Лучше вода из живота, чем из пера».
В последующие дни сделаны, между прочим, такие записи:
Шупанциг. – Мы пробовали играть ваше последнее произведение; оно прелестно. Артариа слушал его и был в восторге. Вперед радуюсь квинтету. Я ему сказал, что он уже начат, и он остался очень доволен.
Карл. – Через 3–4 недели, вероятно, придется мне маршировать в Португалию.
Шиндлер. – Уже всем известны подробности; со всех сторон справляются о вашем здоровье. Жаль, что это случилось именно теперь, после того происшествия. Если бы вы не были так потрясены и печальные воспоминания не волновали вас, то выздоровели бы скорее. Но мудрец покорен судьбе.
Развлекая больного, приятели продолжают свои реплики, и у постели композитора ведутся такие разговоры:
Шиндлер. – Говорят, что Карл виною болезни вашей… Даже Мальфати сказал, что причина болезни этой кроется в нравственных потрясениях, пережитых вами в последнее время. Кажется, он отчасти прав… Мальфати спрашивал: как мог Бетховен схватить эту болезнь?.. Он спросил профессора Вавруха, наблюдал ли он ухудшение в вашем положении после какой-нибудь неприятности? Последний ответил, что наблюдал это уже несколько раз, на что Мальфати заметил: очевидно, в этом причина болезни и ее постоянных колебаний… Вы можете сами спросить Мальфати, он объяснит вам все обстоятельнее.
Карл. – Если бы мы остались в имении его, то пришлось бы после обида ходить в гостиницу, чтобы утолить голод…
Бетховен. – Скверная говядина, да еще гусь! Так можно умереть с голода.
Шупанциг. – Это была неудачная затея; ведь можно было предвидеть условия жизни там.
Хольц. – Милорд сказал Иоганну, что вы нажили болезнь от плохого питания у него.
Шиндлер. – Я удивлялся, что вы так долго оставались там в эту ужасную погоду, да еще пользовались милостью!!! Им не стыдно было говорить при вас такие вещи?
Иоганн. – За две первые недели не плати ничего… Я сделал бы для тебя больше, если бы меня не обременяли налоги. Если хочешь жить у нас, то можешь иметь все за 40 фл. в месяц, это составит 500 гульденов в год.
Расчет брата был практичен и не лишен выгоды для него, но, конечно, не мог соблазнить композитора даже в те минуты, когда одиночество и беспомощность особенно угнетали его.
Во время болезни композитора в тетради записываются отрывки из бесед с ним, но не одни тетради покрываются речами врачей и друзей; всякий писал где попало: в разговорных тетрадях, на листах нотной бумаги и на аспидной доске; приведем здесь несколько отрывков, относящихся к декабрю месяцу.
Карл. – Я дождусь доктора… Я тоже провел ужасные ночи… Он находит, что тебе гораздо хуже, чем вчера… Доктор требует, чтобы кто-нибудь был поблизости ночью: Фекла может спать несколько ночей в соседней комнате… В уходе за тобой я был вполне исправен, что может, наконец, подтвердить сам доктор… Я был у фельдмаршала Штутерхейма, он был sehr charmant и приказал мне выехать через 5–6 дней в полк… Визиты доктора Вальбруха (Вавруха): 5-го – 1 раз; 6-го – 2 раза; 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, каждый день по одному разу… Фекла опять обманывает, обсчитывает…
Шиндлер. – К. М. Вебер приехал в Лондон, когда дни его были уже сочтены.
Ваврух. – Сегодня язык более обложен. Что вы кушали? Вы сердились?..
Да, ответим мы, Бетховен сердился, он был взволнован и возмущен по случаю подозрительной истории с перстнем от Прусского короля.
Еще два года тому назад, озлобленный поведением немцев, польщенный заказом квартетов и медалью французского короля, автор задумал было посвятить 9-ю симфонию кн. Голицыну или Людовику XVIII, но после долгих колебаний возвратился к первоначальной мысли посвящения королю прусскому Фридриху-Вильгельму III и просил через посольство соответствующего разрешения; получив его, Бетховен стал носиться со вздорной мыслью, которую еще недавно, в более нормальном состоянии, отвергал и осмеивал: теперь он мечтает получить орден, хотя эту мечту осуждает даже беспутный Карл. «Едва ли, – говорит ему последний, – орден может содействовать твоей славе… Орден не имеет значения; иное дело – дворянское достоинство». Тем не менее Бетховен отмечает у себя в дневнике: «Даннекер, Штифт и др. получили орден… Кажется орден, подобно дворянству, дает большие права»; вместе с тем автор старательно переписывает партитуру и передает ее берлинскому придворному библиотекарю Шпикеру, прехавшему в Вену, поручив Хольцу переговорить об ордене. «Он ответил, – пишет Хольц, – что нет препятствий, что стоит ему сказать слово королю – и через несколько дней последует награждение орденом. Все это очень легко устроить, так как король очень высокого мнения о вас».
В то же время композитор шлет благодарность королю.
Ваше величество!
Глубоко осчастливлен на всю жизнь милостивейшим разрешением вашего величества всеподданнейше представить вам настоящее произведение. В. величество являетесь не только отцом ваших подданных, но и покровителем искусств и наук. Ваше всемилостивейшее разрешение тем более радует меня, что имею счастье состоять, как гражданин Бонна, в числе ваших подданных.
Прошу принять сие произведение, как ничтожный знак глубокого почтения к вашим добродетелям.
Вашего величества всеподданнейший, преданнейший
Людвиг ван Бетховен.
В первые же дни болезни композитора был получен приказ Фридриха-Вильгельма III, каковым приказом Бетховену пожалован бриллиантовый перстень, получение которого оказалось ныне более желанным, чем ожидавшегося ордена, так как тощий кошелек композитора все чаще приводил его в затруднительное положение, а предстоящий отъезд Карла и болезнь вызвали усиленные расходы. Вместе с приказом и футляром было получено письмо короля:
Мне было очень приятно получить новейшее из ваших произведений, пользующихся вполне заслуженною славою. Благодарю за присылку его и в знак истинного благоволения препровождаю при сем бриллиантовый перстень.
Фридрих-Вильгельм. Берлин, 25 ноября 1826 г.
Польщенный композитор набрасывает в разговорной тетради эскиз записки к прусскому посланнику, графу Хацфельду.
М. Г.!
Выражая вам глубочайшую благодарность за присланные вами мне письма, принужден
