– Я чрезвычайно благодарен вам адмирал, что мне не пришлось вычеркивать ни одного слова из моего титула! – говорил в порыве признательности Рюйтеру Фредерик. – Я, по-прежнему, король датский, норвежский, вандальский и готфский, герцог Шлезвигский и Голштинский, Стормандский и Дитмарский, граф Ольденбургский и Дельменгорский!
Но и этим монаршие знаки внимания к Рюйтеру не закончились. На новогодние праздники 1660 года, король Фредерик с голландским, английским и французским послами, лично пожаловал на борт его корабля. Поначалу король даже не признал прославленного флотоводца, который по своей привычке вышел встречать высокого гостя в обычном платье, мало чем отличающимся от обычного матросского. Однако, несмотря на затрапезный вид Рюйтера, каюта голландского командующего сияла ослепительной чистотой. По своему обыкновению, будучи большим противником всяческих прислуживаний, Рюйтер перед приездом короля, лично ее вымел метлой, а затем тщательно вымыл пол и вытер всю пыль, так, как он это делал всегда. Фредерик, которому о «чудачествах» голландского адмирала уже успели сообщить, сразу же похвалил идеальный порядок в каюте Рюйтера, что было тому особо приятно. Затем состоялся еще один всеобщий обед с признаниями в любви и вечной дружбе.
Однако, несмотря на внешнюю благоприятность копенгагенской зимовки, на самом деле все обстояло не так уж и хорошо. После Нового года на голландских кораблях внезапно вспыхнула эпидемия, которая буквально в какие-то недели унесла жизни более чем пятисот человек. Болезни подвергся и сам Рюйтер, которого спасло от смерти лишь его крепкое природное здоровье. К весне эпидемия пошла на убыль и, оставшиеся к тому времени в живых голландцы, смогли, наконец, вздохнуть спокойно.
С началом кампании, Рюйтер решил запереть шведскому флоту выход из его главной базы Ландскроны. Война между Швецией и Данией готова была вступить в новую, еще более ожесточенную фазу. Король Густав был непримирим и не желал идти на какие-то ни было уступки датчанам. Однако в период интенсивных приготовлений к новому походу, воинственный шведский король внезапно умирает, оставив свой трон пятилетнему сыну Карлу Одиннадцатому. Это и стало причиной столь долгожданного дя всех мира. Рюйтер еще некоторое время находился под Ландскроной, демонстрируя свою готовность к бою, в случае неуступчивости шведов, но когда стало окончательно ясно, что Стокгольм воевать более не намерен, Рюйтер покинул шведские воды. Один из первых биографов прославленного адмирала сказал об том факте жизни Рюйтера весьма красноречиво в духе своего времени: «Удивление истощается при виде человека, вышедшего из ничтожества, который своим благоразумием, храбростью и непоколебимостью, заставил примириться двух королей, не внимавших продолжительному посредству посланников Франции, Англии и Голландии».
Чтобы ускорить заключение мира, Рюйтер предложил шведам, что сам берется доставить их войска в Швецию из ранее оккупированных территорий, из Орезонда в Шонию. Предложение было принято. В шведском порту корабль Рюйтера посетил принц Сультсбах (тот самый, что сбежал в свое время из Нибурга). Принц долго цокал языком и пил за здоровье голландского адмирала, без всякого стеснения вспоминая, как чуть не наложил в штаны от грома его пушек.
– Странный этот принц! – искренне удивился Рюйтер. – Он хвастается трусостью, как мы своей храбростью. Воистину нет предела человеческому многообразию!
Затем уже в порту Кроненбург, куда Рюйтер привез шведскую пехоту, его посетил и второй беглец маршал Стеенбок.
– Победителю от побежденного! – сказал напыщенно маршал и вручил вице-адмиралу свой портрет.
Рюйтер за подарок поблагодарил, а вечером, куря трубку в кругу своих капитанов, высказал свое недоуменное мнение и по поводу даденного ему подарка:
– Маршал, вероятно, имеет немало подобных портретов, которые дарит всем, кто его лупит. Завидное постоянство вкуса!
Вице-адмирал умел быть едким в оценках людей.
По возвращении в Копенгаген Рюйтер был пожалован от короля Фредерика пенсионом в восемьсот таллеров и возведен в дворянское достоинство со всем потомством, дав все почести и преимущества датского дворянства. Придуман был заодно и герб новоиспеченному дворянину: на геральдическом щите мчал конный кирасир, воздевающий вверх руку с обнаженной шпагой, символ всегдашней готовности к бою. Внизу были изображены три золотых ядра над золотой пушкой, серебряный крест и серебряный адмиральский корабль в лазоревом поле.
– Что в се это означает? – поинтересовался Рюйтер.
Ему объяснили. Затем спросили, не желает ли он что-либо изменить.
– Зачем? – пожал плечами вице-адмирал. – Оставляйте все как придумали. Какая мне разница!
Обмывая королевскую грамоту среди своих, Рюйтер иронично заметил, показывая на стоявший в углу каюты тяжеленный медный герб:
– Вот он тернистый путь сына пивоторговца и мальчишки-прядильщика к потомственному аристократу! Если так дело пойдет и дальше, то быть мне неминуемо каким-нибудь герцогом!
– Ну а уж нам-то не пристало тогда быть ниже баронов! – поддержали его бородатые капитаны, дружно сдвигая над головами кружки с горячим грогом.
Перед отходом из Копенгагена Рюйтер получил письмо от одного из своих друзей. Тот писал, чтобы Рюйтер по возможности поторапливался домой, так как его жена серьезно больна и врачи опасаются за ее жизнь. Едва прочитав послание, Рюйтер велел готовиться к отходу.
Всем кроме командующего было весело. Война закончилась, и впереди всех ждал дом и семьи. Эскадра уходила в Голландию. При вступлении ее под паруса благодарные копенгагенцы изо всей силы палили из всех своих береговых пушек. Ветер был голландцам самый попутный, и они на всех парусах мчались к родным берегам.
– Ну, все, теперь мы и дома! – бросил фразу один из офицеров флагманского корабля, когда на горизонте открылись островерхие Амстердама.
– Впереди у нас еще море! – оборвал его Рюйтер. – И одному Господу известно, что нас ждет впереди!
Увы, но недобрые предчувствия вице-адмирала сбылись слишком скоро. Буквально спустя какой-то час, идущий рядом мателот, на свежей погоде внезапно сильно рыскнул в сторону и с полного хода протаранил в борт флагманский корабль. Тот продержался на воде всего несколько минут. Большинство команды погибло. Сам Рюйтер спасся лишь чудом, уцепившись за обломки плавающего такелажа.
К кораблекрушению вице-адмирал отнесся философски:
– Утонуть можно не только в родной гавани, но и в домашней ванне! Найдите мне подшкипера, торопившегося попасть домой!
– Он утонул! – ответили ему.
– Вот видите, на все воля божья! – назидательно поднял вверх палец Рюйтер. – Он пребывал в нетерпении, но так и не достиг земли, я его предостерегал и я ступил на нее!
Дома Рюйтер поведал жене и детям, что отныне все они датские дворяне. Корнелия Энгель уже не вставала с постели.
– Как хорошо, что я дождалась тебя! – сказала она, сидящему подле ее кровати мужу. – Теперь я могу умереть! Прошу тебя, держи только меня за руку, когда я буду отходить в мир иной! Мне очень страшно!
