Но при этом сами США соблюдать законы либерализма и тем более информационного (постиндустриального) общества не собираются.
А дальше пошли одни провалы. В Латинской Америке, Азии, а с осени 2008 года и в глобальном масштабе. Но больной ещё жив, слишком он расцвёл в 1980-е. Это не смерть и даже ещё и не нокаут. У больного много поклонников. И видели бы вы, как они были счастливы, когда говорили в октябре 2008: "У них биржа упала на 15 %, а у нас — на 60 %". Но глобальный кризис обнажил не наши болезни, а именно болезни глобального постиндустриального общества в его нынешнем виде. На вершине экономической пирамиды стоят «Комиссия по ценным бумагам и биржам США» (Securities and Exchange Commission или SEC) и три рейтинговых агентства — S&P, Moody's и Fitch Investors Service. Комиссия решила, что только эти три агентства должны давать рейтинги всем. А без этих рейтингов выход на американские биржи невозможен. Рейтинги даются не только компаниям, но и странам. В зависимости от успехов рейтинги повышаются или понижаются. Все кроме рейтинга США. Он застыл на максимуме, несмотря на кризис. Конструкция эта — вполне монополистическая и явно непрозрачная. Когда США закачивали ничем не обеспеченные доллары в ипотеку, рейтинговые агентства должны были сигнализировать. Но не сделали этого. Наверное, страшно было, а вдруг SEC передумает? Найдёт другие агентства, менее строптивые? Накачивание ипотеки долларами освящено администрацией США, и это оказывается важнее, чем профессиональный долг. В результате за месяц до банкротства банк «Lehman Brothers» имел высочайший рейтинг АА. Это также и комментарий к тому, чем информационное общество отличается от постиндустриального. В информационном обществе такая ситуация ненормальна, в постиндустриальном — в порядке вещей.
И ещё вопрос. Кризис возник от необоснованной накачки деньгами американской ипотеки, чтобы стимулировать спрос. Но зачем потребовалось накачивать американскую экономику деньгами, раньше ведь обходились без этого? Поступательное, лишь с мелкими кризисами развитие мировой экономики продолжалось начиная примерно с 1960 года 47 лет. И только последние лет 10 началась искусственная накачка. В обществе потребления спрос обычно стимулируется появлением продуктов с принципиально новыми свойствами. Это могут быть любые предметы ширпотреба, цена которых упала настолько, что они стали доступны социальной группе потребления. Например, транзисторные переносные радиоприёмники, цветные телевизоры, магнитофоны, видеомагнитофоны, холодильники и кондиционеры, персональные компьютеры, игры к ним, цифровые и мобильные телефоны и т. д. Информационное общество добилось выдающихся успехов в доведении этих новшеств до конечного потребителя. Но к созданию базовых научных принципов, позволивших разработать всё это, оно непричастно. Базовые принципы разрабатывались либо по заказу военных, либо в научных учреждениях, финансируемых государством. Потребителями радио и телефонов очень долгое время были только военные и очень богатые люди. Именно на их деньги были созданы радиоламповые и транзисторные технологии. Первый компьютер был создан во время Манхэттенского проекта. Горизонт планирования бизнеса — это 2–3 года обычно. Потом должна начать поступать прибыль. А чтобы создать принципиально новую технологию, требуется обычно лет 10 (если не 30). Причём в первую половину этого срока обычно остаётся неясным, можно ли вообще создать эту технологию. Последние крупные вложения в науку в США были в 1960-е годы во время проекта «Аполлон». А потом началось печальное: скорость появления принципиально новых технологий уменьшилась, а скорость их внедрения в жизнь резко возросла. И вот прошло 40 лет — внедрять нечего. Никаких принципиально новых продуктов на подходе нет. Фундаментальная наука вообще по всему миру переживает кризис. Что-то ещё она, конечно, даст, но ручеёк иссыхает. Остаётся стимулировать экономику накачкой деньгами.
Государство и информационное общество
Как уже говорилось в главе 6 («В России всегда воруют») и 10 («А нужна ли демократия России?») типом общества, к которому стоит стремиться, является общество информационное. Оно обеспечивает минимальную коррупцию, максимальную прозрачность и предсказуемость, динамичный рост за счёт того, что все стремятся создавать новое. Однако это общество ещё надо построить. Что толку мечтать о «кренделях небесных», если непонятно, как к ним добраться? И тут возникают два вопроса:
1. Что, как только мы добьёмся легальности, цивилизованности, ликвидируем расслоение, отобьём олигархические поползновения, это информационное общество так сразу и возникнет? Или оно только созревать начнёт и с какой скоростью?
2. Наш-то собственный опыт рывков от Петра I до Сталина куда деть? На помойку, что ли?
Наш собственный опыт — это рывок, оплаченный и стимулированный государством. А у них там как было? Вот США в 1950-х годах развивались с темпом около 1 % в год. А вроде бы всё было готово. А вот в 1960-х годах они развивались с темпом 4,4 % в год. Откуда что взялось? После того как в октябре 1957 года СССР запустил первый искусственный спутник Земли, ассигнования на науку в США утроились за один год. А после того как в 1961 году СССР вывел на околоземную орбиту человека, президент Кеннеди объявил о программе высадки человека на Луну. Программа эта требовала разработки множества новых технологий, разработки дорогостоящей. Причём разработка действительно новой технологии — это всегда рискованный проект, который может закончиться полной неудачей. Бизнес такие риски очень не любит. Другое дело, когда их оплачивает государство. А лунный проект так и реализовывался: государство — заказчик, бизнес — исполнитель. При этом правом собственности на конечный продукт (ракета, лунный модуль и т. п.) обладало государство, а вот технологии оставались в собственности фирмы, их разработавшей. В этом принципиальное отличие от СССР. Чиновник, представляющий государство, получив технологию, тут же стремится поставить на ней штамп «Секретно» и положить в сейф. Бизнесмен, напротив, тут же начинает думать: «А где ещё я могу эту технологию применить?» Во-первых, её можно продать, а во-вторых, применить для создания совсем новых продуктов. А рынок их ведь ждёт не дождётся. В-третьих, в процессе создания дорогостоящих продуктов может радикально измениться сама технология создания. Например, для создания «Аполлона» создаётся мощная система моделирования конструкций при помощи компьютеров. Потом «Аполлон» уже летает, ассигнования на него срезаны, а компьютеры-то остались. Теперь та же система может быть применена для разработки гражданских самолётов. И действительно, авиапромышленность США начинает их создавать один другого краше в 70-е годы. И прочие венчурные предприятия возникают, как грибы после дождя. И вся экономика начинает работать так, что ей никакое регулирование, кроме денежного, не требуется. И тут-то начинают использоваться монетаристские теории Фридмена и Хайека, и наступает быстрый прогресс на 20 лет. Заманчиво? Ещё бы! Вот только надо иметь такую экономику.
Вот так и получается, что высокотехнологичный государственный проект является мощным стимулом роста для всей экономики. При этом пример лидеров роста очень привлекателен для всех остальных. Те, кто вчера ещё почивал на лаврах, сегодня начинают настаивать на «срочном обновлении продуктовой линейки». Те, кто вчера занимался инновациями в государственных учреждениях и крупных забюрократизированных фирмах, сегодня создают собственные венчурные предприятия. Опыт-то уже есть. А не будь лунного проекта, на сколько ещё растянулся бы переход США к информационному обществу? Кто знает?
