— Замолчи! — Энн была готова разрыдаться, взвыть от собственной трусости, рассказать ему разом все, что до сих пор скрывала… Но сделать это — значит открыть ящик Пандоры, а Энн не могла так рисковать. Потупив взор, она тихо произнесла: — Я не хочу никаких отношений ни с тобой, и ни с кем другим.
— Нет, хочешь. — Мягким, но уверенным движением он слегка приподнял ее подбородок, заставив глядеть ему в глаза.
Тогда она зажмурилась, но его взгляд словно прожигал Энн веки, воспламеняя мозг.
— Мы знакомы друг с другом всего несколько недель, и…
— …Нам следует узнать друг друга получше. Когда надо, я могу быть очень терпелив. — Ник тяжело вздохнул. — Энн, посмотри на меня и скажи, что ты ничего-ничего не чувствуешь, и тогда я обещаю, что больше не стану тебе досаждать.
Она покачала головой, упрямо не желая разжать веки.
— Чего ты боишься? — спросил Ник. — Что я сделаю вот это? — И он медленно поцеловал ее в губы. Взрыв чувств, который произвел невинный поцелуй, заставил Энн отпрянуть, но мужские руки не выпустили ее, и в них сейчас было больше нежности, чем стальной твердости. — Тебе всего-то нужно сказать, что ты меня не хочешь. Только скажи это так, чтобы я поверил.
Глаза Энн распахнулись, и в их небесной голубизне отражалось смятение, царившее в душе. Разжав губы, она попыталась что-то сказать, но слова не шли.
— Я люблю тебя, Энн, — повторил Ник. — Поверь, это правда. Хочу, чтобы ты жила со мной, работала рядом со мной, чтобы мы вместе делили и хорошее, и плохое и чтобы были счастливы…
— Это невозможно, — с трудом проговорила Энн.
— Возможно, и я докажу тебе…
Он нежно взял лицо Энн в ладони и нашел губами ее губы. На этот раз поцелуй был жадным и властным — и одновременно пугающе сладким. Хотя Энн ощущала напряжение, исходящее от Ника, он сдерживал рвущееся наружу желание и касался ее мягко и осторожно, словно хрупкой драгоценности, и это лишило ее последних сил сопротивляться тому, что так влекло и окутывало сознание сладостным дурманом.
Любовь затмила страх, и, прильнув к Нику, Энн ответила на поцелуй. На какую-то долю секунды он застыл, словно не веря своему счастью, а затем с еще большей силой прижал девушку к себе. Каждой клеточкой своего тела Энн ощущала тело мужчины, а удары его сердца раздавались в ее ушах колокольным звоном. Как она могла жить в мире, в котором жил он, и даже не догадываться о его существовании… Мысль о том, что судьба могла дать им разминуться на дороге жизни, была невыносима, и Энн застонала… А его жадные губы нежно касались мочки ее уха, атласной кожи шеи и плеч…
С уст ее срывались сдавленные стоны, но Энн слышала их как бы со стороны. Ее захлестнула жаркая волна страсти, и весь мир вокруг разом перестал существовать. Тепло, исходящее от груди Ника, его налитое, тренированное тело, и то, что вытворяли его руки и губы, — вот все, что осталось.
Лишь когда в нос ей ударил свежий аромат травы и диких цветов, Энн поняла, что они лежат на земле. Ник крепко прижимал ее к себе и целовал опущенные веки, едва касаясь их и словно пробуя на вкус, а затем — губы, которые оставались открытыми и ждали обжигающих и пьянящих прикосновений. Он слегка отвел языком ее нижнюю губу и начал осторожно касаться им внутренней полости рта, вызвав у Энн сексуальное возбуждение.
Как он прекрасен, подумала она, даже не соображая, что подобная мысль должна была бы послужить предупреждением об опасности. Но вместо этого Энн обвила руками атлетические плечи и шею, чувствуя, как покалывает пальцы короткая стрижка Ника. Она любила его и желала так страстно, как минутой раньше не могла и предположить.
— А теперь повтори еще раз, что счастье невозможно, — прошептал он, не переставая ласкать языком ее ухо. — Скажи, что я не смогу сделать тебя счастливой. Ты уже вошла в мою жизнь, Энн, как я — в твою, и пути назад нет. Доверься мне, впусти меня…
Это было как раз то единственное, чего Энн не могла допустить ни в коем случае. Ник почувствовал, как тело девушки напряглось. Невероятно, но она снова проскользнула в свою башню из слоновой кости, захлопнув дверь у него перед носом! Ник почувствовал, как им овладевает гнев и раздражение: на этот раз он не выпустит ее, несмотря ни на какие просьбы…
— Если бы я захотел, то мог взять тебя прямо здесь и сейчас, и ты это прекрасно знаешь, — мрачно выдохнул Ник. — Если бы прекратил болтать и оставил все попытки разобраться, что же творится в твоей голове!
— Так что же тебя останавливает? — Она попыталась высвободиться, но стальные мускулы не поддались ни на дюйм. — Если тебе это кажется таким простым делом, почему бы не попробовать?
— Потому что я не животное, Энн, и мне нужно большее, чем твое тело. — С этими словами Ник перевернулся на спину и рывком сел, продолжая поедать ее глазами. Энн разгладила смятую одежду, молча ожидая продолжения. — Ты будешь моей, но только тогда, когда сама этого захочешь. И во всяком случае, — не так, наспех, в поле… Это будет происходить медленно и сладко до дурмана, и ты станешь моей до последнего дюйма — душой и телом. В Слоу тебя привел не слепой случай, сейчас ты, может быть, не желаешь примириться с этой мыслью, но правда именно такова.
Если бы он только знал, какая мрачная ирония заключена в этих словах! Энн подняла голову и взглянула на Ника, и новая волна сексуальной магии выплеснулась на девушку, почти лишая ее рассудка.
Она должна это прекратить — и сейчас же! Как далеко Ник может зайти, Энн не подозревала, но стоит ему догадаться, сколь сильна его власть над нею, и ей придет конец. Она не желала любить его — и никого другого, любовь неизбежно несла с собой предательство, боль, разрушение иллюзий, а всего этого Энн и так в жизни хватало.
При мысли об этом глаза ее наполнились слезами, но огромным усилием воли она заставила себя сдержаться и не разрыдаться.
— Да, в Слоу меня привел не случай, — согласилась она. — Все было спланировано.
В глазах его промелькнула радость от сознания, что Энн готова открыться, но счастливый огонек быстро погас, когда он увидел, каким глубоким горем наполнился ее взор. Ник попытался было снова приблизиться к ней, но на сей раз Энн так резко и решительно уклонилась от его объятий, что он не стал настаивать: было видно, что силы девушки и так на пределе.
— Несколько месяцев назад я заболела гриппом, а потом он перешел в воспаление легких…
Он молча выслушал ее горестную историю, и ни один мускул не дрогнул на его лице. Внутри же у Ника бушевала ярость, направленная против тех, кто нанес такую тяжелую травму девушке, сидевшей перед ним на траве. Нику понадобилась вся его воля, чтобы противостоять желанию заключить Энн в объятия, потому что он понимал: еще не время. Она должна выговориться — дать гною вытечь из раны.
— И у тебя до сих пор нет никаких идей, кто твоя мать и где она? — мягко спросил он, когда Энн замолкла. — Никаких зацепок?
— Никаких.
Энн поразило участие, с которым он спросил об этом. Она ожидала услышать в его голосе все, что угодно: презрение, недоверие, даже отвращение за ее обман или самодовольную ухмылку, на худой конец… Но сочувствие, с каким Ник выслушал ее рассказ, пугало еще больше: он, как змей-искуситель, завораживал ее и лишал последних сил сопротивляться.
