— Нет, Каджри, — сорвалось вдруг у меня. — Не нужна мне эта власть. Не хочу я быть раджой. Мне нужна только ты, только ты одна!
Каджри совсем перестала бояться. Впервые, позабыв стыд, она жарко и страстно поцеловала меня в губы.
— Я тебе нравлюсь? — переводя дыхание, спросила она.
— Очень нравишься. Больше, чем Пьяри.
Каджри вся затрепетала.
— Это правда? — все еще не веря, спросила она.
— Да, Каджри.
— Так чего же мы стоим? Откинь эти кости и вперед!
Я не переставал удивляться. Я был покорен смелостью Каджри. Пьяри любила меня, но никогда не забывала о своей выгоде. Каджри принадлежала мне одному и ни о чем больше не мечтала. Только теперь понял я, как различны их сердца.
Я перерезал оставшиеся веревки, отшвырнул в сторону кости, и мы пошли дальше. Вскоре мы попали в длинный коридор. С потолка капала вода.
— Наверное, над нами озеро, Каджри. Вода шумит, слышишь?
— Да.
Мы свернули налево и снова уткнулись в дверь. Едва я сделал шаг, как увидел ружье, нацеленное мне в голову.
Я отпрянул назад и оттолкнул Каджри. Потом осторожно поднял факел: на высоких козлах на уровне моей головы лежало ружье. Отодвинув его, мы вошли в просторный зал. Кругом, будто поджидая нас, толпились люди.
— О боги! — воскликнула Каджри.
Ее голос загремел под сводами, вся крепость гудела и повторяла: «Боги! Боги! Боги!»
Каджри тряслась как в лихорадке. Я подошел поближе и пригляделся: по стенам были развешаны старинные одежды. Я тронул один из халатов, и он обратился в прах.
— Все сгнило, Каджри, — сокрушенно сказал я.
Она дотронулась до двух других халатов, и они тоже рассыпались.
Мы поспешили в следующий зал. Повсюду было в беспорядке раскидано оружие. Я поднял саблю, а Каджри взяла кинжал. Теперь мы чувствовали себя уверенней.
Дальше шел зал с женской одеждой. Каджри, широко раскрыв глаза, смотрела, не отрываясь, на поблескивающие золотым шитьем наряды. На стенах висели шелковые кофты, расшитые юбки, дорогие тяжелые передники, узорчатые пояса. Но и они от малейшего прикосновения обращались в пыль. К чему бы Каджри не притрагивалась, все рассыпалось в прах. Каджри вошла в азарт. Она пустила в ход кинжал, я помогал ей своей саблей, скоро все эти пышные наряды бесформенной грудой пыли и истлевших тряпок полегли на пол. Каджри стояла над ними с пустыми руками.
— Им тысяча лет, — со злой усмешкой проговорила она и пошла прочь из зала.
Мы направились в другую комнату с нишей в стене. Вдруг за стеной забарабанили. Каджри опять затряслась от страха. Мне показалось, что сейчас все рухнет и мы окажемся погребенными под развалинами. Не сговариваясь, мы пустились бежать. За поворотом была лестница, ведущая наверх. Мы бросились к ней. От испуга и быстрого бега мы оба тяжело дышали.
— Кто это? — тяжело выговорила Каджри.
— Похоже, что кто-то бьет в большой барабан.
— Мы теперь у самой сокровищницы, Сукхрам.
Внезапно кто-то захохотал совсем рядом. У нас волосы встали дыбом, мы не выдержали и бросились наутек вверх по лестнице. Вверху маячило темно-серое пятно. Мы поднялись на последнюю ступеньку и оказались на плоской крыше, поросшей густой травой. Оттуда, тяжело заухав, медленно взлетела сова.
— Так это сова, — перевела дух Каджри.
— Сова, кто же еще, — уверенно добавил я.
— Пошли отсюда, Сукхрам. Я больше ни за что не спущусь вниз.
— Пошли? Но куда?
— Э, да внизу озеро, — вглядываясь в темноту, воскликнула Каджри.
В это время со стороны сада послышался шум, а затем показались бегущие люди. Они громко кричали.
— Кто это, Сукхрам?
— Откуда я знаю?
Толпа достигла противоположного берега озера.
— Надо уходить, Каджри. Там люди. Они хотят напасть на нас. А ты женщина.
— Разве это люди, глупый! Это духи. Сейчас они будут здесь.
— Каджри! Я привяжу тебя к себе!
Она сняла передник, а я — дхоти[41]и остался в одной короткой набедренной повязке.
— Сними и юбку, — приказал я, — свяжи концы дхоти и передника, а одежду заверни в юбку. — Каджри сделала все так, как я велел. — Теперь привяжи сверток на голову.
Я обвязал Каджри дхоти и замотал свободные концы на себе вокруг пояса. Затем, несколько раз взмахнув факелом, я швырнул его в озеро. Факел упал в воду, вспыхнул в последний раз и погас. Когда глаза свыклись с темнотой, я увидел отраженные в озере мерцающие звезды. Теперь у нас не было факела.
— Выбрось кинжал, Каджри.
Взяв в зубы саблю, я с вытянутыми руками приготовился к прыжку.
— Смотри же переплыви, милый! — донесся до меня голос Каджри.
Ее слова предали мне силы. Я бросился вниз головой и ушел глубоко под воду. Вынырнув, я убедился, что Каджри держится молодцом. Она лежала у меня на спине, крепко обхватив меня руками, и уверенно била ногами по воде. Через несколько минут мы приплыли к заросшему берегу.
На берегу мы развесили одежду. Все промокло до нитки.
Так мы просидели часа два. Ночь была прохладной, и мы дрожали от холода. Наконец, не выдержав, мы надели непросохшую одежду и отправились домой.
Дул резкий, холодный ветер. Каджри стучала зубами. Чтобы согреться, мы побежали. Тогда на нас с лаем набросилась собака. Я ударил ее саблей и разрубил от морды до хвоста. Мы пустились во весь дух без оглядки.
В шатер мы прибежали до утренней звезды. Разделись и снова принялись сушить одежду. Мы завернулись в одеяла, развели костер и сели у огня. Почуяв меня, прибежала Бхура. Я прижал собаку к себе и стал гладить ее по спине. Бхура внимательно смотрела на меня, как будто ее что-то беспокоило.
— Э-э! Совсем забыл! — стукнул я себя по лбу. Встал и пошел к коню. Я похлопал его по морде и поцеловал у уха. Он тихонько заржал.
— Не сердись, — виновато шепнул я коню. — Сам видишь, задержался. Уж не взыщи, ты, поди, здорово проголодалась, скотина?
Я принес ему большую охапку травы. Каджри разжигала кизяки.
— Умираю, есть хочу, — сказала она, — поджарю хоть немного сладкого картофеля.
Батат быстро поджарился. Мы очистили картофелины и принялись за еду. Потом напились воды и легли. Тонкие одеяла не грели нас, так мы продрогли. Мы обогревали друг друга теплом своих тел, но уснуть не могли.
Я принес пару охапок соломы и положил на кровать, под подстилку.
— Нарвать бы листьев сахарного тростника, — мечтательно произнес я, — а то замерзнешь в этакую стужу.
