Коменданту оставалось только подчиниться.
Кроме денег, Громов привёз из Мурманска ящик водки «Абсолют», и пилоты со вкусом отметили победу над «Геркулесом» – первую победу в ещё не начавшейся войне. На торжество приглашены были и другие офицеры, свободные от несения службы. Они, конечно, не догадывались, по какой причине устроено празднество, но это было для них не столь важно.
Засиделись допоздна. Приговорили дюжину бутылок и три десятка натовский пайков. Захмелели. Стуколин, который сам на музыкальных инструментах играть не умел в связи с тем, что медведь ему на ухо наступил ещё в раннем детстве, потребовал, чтобы ему исполнили «что-нибудь про пилотов». Он каждый раз этого требовал. Его поддержали. Оставалось только уговорить Никиту Усачёва, который единственный из всех умел брать поболе трёх аккордов. Усачёв для порядка поломался, но потом взялся за гитару, и офицеры грянули хором:
Я – «Як»,
Истребитель,
Мотор мой звенит.
Небо – моя обитель.
Но тот, который во мне сидит,
Считает, что он – истребитель…
Они начали с песен Высоцкого. Они всегда начинали с песен Высоцкого. Потому за классической «Смертью истребителя» последовала менее известная, но от того не менее любимая:
Их восемь, нас – двое. Расклад перед боем
Не наш, но мы будем играть.
«Серёжа, держись! Нам не светит с тобою,
Но козыри надо равнять!»
Я этот небесный квартет не покину,
Мне цифры сейчас не важны.
Сегодня мой друг защищает мне спину,
А значит – и шансы равны.
Мне в хвост вышел «Мессер», но вот задымил он,
Надсадно завыли винты.
Им даже не надо крестов на могилы —
Сойдут и на крыльях кресты.
«Я – „первый“, я – „первый“, они над тобою,
Я вышел им наперерез.
Сбей пламя, уйди в облака, я прикрою!..»
В бою не бывает чудес.
«Сергей, ты горишь, уповай, человече,
Теперь на надёжность лишь строп».
Нет, поздно, и мне вышел «Мессер» навстречу.
«Прощай, я приму его в лоб!..»
Я знаю, другие сведут с ними счёты,
По-над облаками скользя,
Летят наши души, как два самолёта,
Ведь им друг без друга нельзя…
И конечно же была исполнена душещипательная «Песня о погибшем лётчике»:
Он кричал напоследок, в самолёте сгорая:
«Ты живи, ты дотянешь», – доносилось сквозь гул.
Мы летали под Богом, возле самого рая,
Он поднялся чуть выше и сел там, ну а я до земли дотянул.
Встретил лётчика сухо райский аэродром,
Он садился на брюхо, но не ползал на нём,
Он уснул – не проснулся, он запел – не допел,
Так что я вот вернулся, вернулся, ну а он не сумел.
Кто-то скупо и чётко отсчитал нам часы
В нашей жизни короткой, как бетон полосы.
И на ней кто разбился, кто взлетел навсегда.
Ну, а я приземлился, ну, а я приземлился, вот какая беда.
После Высоцкого вспомнили о Розенбауме. И Никита спел сначала «Чёрный тюльпан»: «В Афганистане, в «Чёрном тюльпане», с водкой в стакане мы молча плывём над землей…», затем – «Камикадзе»:
Парашют оставлен дома,
На траве аэродрома.
Даже если захочу – не свернуть.
Облака перевернулись,
И на лбу все жилы вздулись,
И сдавило перегрузками грудь.
От снарядов в небе тесно,
Я пикирую отвесно,
Исключительно красиво иду.
Три секунды мне осталось,
И не жаль, что жил так мало
Зацветут ещё мои деревья в саду!..
Не обошли вниманием и классиков: «Мы летим, ковыляя во мгле…», и современников: «Кто в нём лётчик-пилот, кто в нём давит на педали?..».[45]Перебрав песни профессиональных авторов и сделав небольшой перерыв, сдобренный водочкой, стали выяснять, кто чего знает из «народного» творчества. Под аккомпанемент Усачёва старший лейтенант Лукашевич исполнил песню полярных авиаторов: «Кожаные куртки, брошенные в угол…».[46]А комендант Подвицкий припомнил удалой гимн вертолётчиков: «Впереди большая трасса – ас-са, ас-са, ас-са!..». Наконец Громов, захмелевший и раздобревший, отобрал у Никиты инструмент и собственноручно изобразил свою коронную, неизменную, с притопами и прихлопами:
Над Старыми Щербинками, «Швейцарией» и Ляховым
Летит ПО-2, расчалками звеня-а-а!
Моторчик задыхается, инструктор матом лается —
Эх, жизнь авиационная моя-а-а!
Коробочка построена, машина успокоена,
Иду я на посадку не спеша-а-а!
Вдруг вспомнил я далёкую, подругу синеокую —
Эх, жизнь авиационная моя-а-а!
Убрал газок, спланировал, но очень низко выровнял
И резко дёрнул ручку на себя-а-а!
И вытащил рогатую, скотину бородатую —
Высокого и резкого «козла-а-а»!
За это благородное домашнее животное
Я бегал за машиною три дня-а-а!
Язык на плечи высунешь, ногами еле двигаешь —
Эх, жизнь авиационная моя-а-а![47]
(Как и любой фольклорный текст, эти куплеты имели длинную предысторию. Самолёт первоначального обучения ПО-2, упоминавшийся в тексте, очень известен. Его первый полёт (а тогда он именовался У-2, то есть «учебный второй») состоялся аж в 1928 году. Разработал ПО-2 замечательный конструктор Николай Николаевич Поликарпов, в честь которого самолёт и был назван впоследствии.
ПО-2 был необычайно дёшев и прост: фюзеляж из фанеры с полотняной обшивкой, узлы из мягкой стали, простые двухлонжеронные крылья, шасси на ленточных расчалках. Отличаясь неприхотливостью и добрым нравом, самолётик быстро завоевал сердца курсантов. Хорошо зарекомендовал он себя и в годы Великой Отечественной. В боевых условиях ПО-2 использовали как лёгкий ночной бомбардировщик. Когда война закончилась, самолётик вернулся к своим прямым обязанностям – обучению курсантов премудростям воздушного маневрирования.
ПО-2 является идеальной машиной для тех, кто ещё толком не сидел за штурвалом. Для того, чтобы завалить ПО-2 в штопор, нужно было очень постараться: статическая продольная устойчивость «второго учебного» вошла в легенды.
Впрочем, даже при всей своей легендарной устойчивости и этот самолётик не был застрахован от промахов, сплошь и рядом совершаемых по глупости или безрукости. Одним из классических промахов такого рода считается «козёл». «Благородное домашнее животное», как вы, наверное, уже догадались, имеет лишь косвенное отношение к рассматриваемому вопросу. Согласно общепринятой в авиационных кругах терминологии, «козёл – повторное отделение самолёта от земли при посадке». То есть фактически самолёт вместо того, чтобы, как пишут очеркисты, «слиться с взлётно-посадочной полосой», начинает резво подпрыгивать, в буквальном смысле разваливаясь на ходу. «Козление» может произойти по трём причинам: грубое приземление на две точки на большой скорости, резкое опускание носового или хвостового колеса, значительная неровность грунта в месте посадки. Лирический герой куплетов, которые пропел майор Громов, по всей видимости, «словил козла» по второй из перечисленных причин. В этом случае инструкции советуют добавить газу и вывести самолёт на режим планирования, чтобы осуществить посадку по всем правилам. Как поступил лирический герой, нам неизвестно, но наказание за ошибку было суровым.
