Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
свободно читать по-французски так же, как по-нидерландски.
В 1961 и 1962 годах я читал в «Либр» ежедневную рубрику на второй странице, где эта солидная газета с жаром выступала против «установления языковой границы». Редакции представлялась неприемлемой идея о разделе Бельгии на две или даже три языковые зоны. В письмах читателей, добропорядочных бюргеров из фламандских городов и сел, сквозил ужас от одной только мысли, что теперь все будут считать их нидерландскоязычными и они не смогут общаться на французском в правлении общины или на почте. Теперь, спустя полвека, такая реакция кажется далекой от реальности. Языковая граница сложилась более тысячи лет назад, так почему же не признать ее официально?
Однако дело этим не ограничивалось. С 1962 года должны были совпасть две языковые границы: фактическая, древнейшая географическая граница, и граница юридическая, но в то же время во Фландрии социальная граница между состоятельными франкоговорящими прослойками и простыми людьми должна была исчезнуть.
Вплоть до ХХ века граница между французским и нидерландским языками пролегала внутри Французской Республики, где-то между Дюнкерком, Касселем и полоской земли к северу от Лилля. Теперь она сместилась непосредственно к государственной границе между Королевством Бельгия и Французской Республикой, то есть к границе между Западной Фландрией и Северным департаментом Франции. В таких городках, как Стенворд, Азбрук или Ворму, слышишь только французскую речь. Это результат насилия и террора в школах, где введен запрет говорить по-фламандски. Во всех регионах, где говорят на других языках, Французская Республика ввела политику принудительной унификации (gleichschaltung), прежде всего посредством общеобразовательных учреждений, административных органов и армии. ХХ век довел дело до конца с помощью радио, телевидения, автомобилей и дорожной сети. Французская политика ассимиляции удалась как нельзя лучше: в Северном департаменте так же успешно, как и в остальных регионах, где говорят на других языках кроме французского, и это немаловажное достижение, если вспомнить, что в 1835 году только 23 департамента из 90 говорили на французском.
В Бельгии языковая граница оставалась почти всюду постоянной. Ее подвижки на протяжении тысячи лет были минимальными. Так, в Брабанте в ХУП — ХУШ веках почти незаметно стали франкоязычными Верхний и Нижний Хейлиссен (Элесин). В Мускруне в 1846 году больше 90% жителей говорили на пикардийском диалекте французского, но население стало частично двуязычным из-за притока текстильщиков из Западной Фландрии. В западнофламандской деревне Реккем, расположенной на границе с Францией, в 1846 году было 67% франкофонов, в Спире даже 90%. Теперь Реккем, несомненно, фламандская деревня, а Спире — фламандская с привилегиями. Существуют поселки с чисто нидерландскими названиями, где с незапамятных времен говорят на валлонском или французском. Пожалуй, самый известный пример — Ватерлоо, но это не единственный случай.
Бельгия обладала средством, позволяющим узнать число говорящих на французском, нидерландском или немецком. Власти регулярно устраивали параллельно переписи населения опрос по языкам. Этим опросам не всегда можно было доверять. Первый из них состоялся по инициативе Адольфа Кетеле, директора Королевской обсерватории и изобретателя статистики. Этот гениальный франкоговорящий ученый из Гента побудил бельгийское правительство учредить в 1841 году Центральную комиссию по статистике. Эта комиссия, в частности, должна была точно установить, как обстоит дело с используемыми в Бельгии языками. Господа из Комиссии беспечно исповедовали позитивистскую веру в благую силу цифр и в то, что наука — двигатель прогресса человечества.
При первом подсчете языков в 1846 году были допущены ошибки. Меня удивляет скудость результатов. Интерес к языку простого человека был в новинку, и подсчет того, кто и как говорит, считался революционной идеей. Средствам не хватало точности, расстояния (измеряемые временем) были колоссальными, контроль — примитивным. Несмотря на эти недостатки, языковая перепись 1846 года до сих пор считается самой надежной из всех: ее итоги большей частью совпадают с позднейшими научными данными. Это отнюдь не антиваллонское утверждение. Выше я приводил пример с Реккемом. Существовали и другие общины, где тогда большинство было франкоязычным, как, например, в Зандфорде, и которые ныне живут на фламандской земле.
Впоследствии точность языковой статистики стала убывать. В 1846 году Кетеле и его комиссары поставили перед гражданами вопрос, на каком языке они говорят в повседневной жизни. Позже спрашивали также, каким из трех национальных языков владеет данный гражданин. Вслед за этим число говорящих на нидерландском сразу же понизилось в пользу двуязычных. С 1910 года в анкету вошел вопрос: на каком языке чаще всего говорит данное лицо? Постепенно языковой опрос превратился в референдум, прежде всего потому, что начиная с 1932 года официальный язык общины менялся, если в ней не менее 30% граждан говорили на другом языке. Благодаря этой контаминации языковая перепись мутировала и стала средством политики, а значит, объектом манипуляций. Иногда счетчики прибегали к давлению, чтобы опрошенные указывали французский вместо нидерландского; формулировки искажались, как, например, в приграничном городке Ронсе, где результаты подгонялись в пользу обеспеченного франкоязычного меньшинства. Особенно много возражений возникло у фламандцев по итогам языковой переписи 1947 года, но лишь в 1954 году оспоренные итоги были опубликованы. Ранее однопартийный католический кабинет отказывался это делать, однако пришедшее к власти в 1954 году либерально-социалистическое правительство находилось под сильным франкоязычным влиянием.
Фламандское движение неизменно и раз за разом все сильнее сопротивлялось тому, что оно называло «умыканием территории». Когда в 1964 году проводилась новая перепись населения, 170 фламандских бургомистров направили опросные листы в Национальный институт статистики. Документы были составлены на двух языках, так что пересчитать результаты было нетрудно. Не то чтобы деревенские бургомистры отказывались сотрудничать (Антверпен поступил аналогичным образом). Нет, фламандцы хотели наконец четко обозначить языковую границу. Франкофоны нашли в этом элемент диктатуры. Они рассуждали так: пусть люди говорят на том языке, на каком хотят. Но на деле они имели в виду другое: пусть люди спокойно откажутся от своего языка и перейдут на французский.
Языковая граница была установлена законом в 1962 году и стала окончательным основанием для территориального деления. Иными словами, язык закреплялся за определенным районом, границы района и его языка утверждались раз и навсегда, а постоянные жители этого района должны были соблюдать официальную языковую норму. Законодателя не касалось, на каком языке граждане говорят в домашнем кругу.
В 1920 и 1931-1932 годах парламент обсуждал важные законы о языке. В 1920 году дело выглядело так, что должен был победить территориальный принцип, то есть и Фландрия и Валлония должны были стать одноязычными. Короче, местный язык — язык обучения. Когда в 1921 году законопроект был окончательно одобрен, за него проголосовали фламандцы и брюссельцы. Валлоны голосовали против либо воздержались, как и
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
