– Зачем ты рассказала ему, Катрина? Зачем? Что ты в немнашла? Ведь этот человек не заботится ни о чем, кроме собственногоудовольствия! Как он сможет сделать тебя счастливой, когда он думает только осебе?
– А как этот мальчик может сделать тебя счастливой, когда онничего не знает о жизни? – вмешался Дамон, и его презрительный голос сделалсяострым как бритва, – Как он сможет тебя защитить, если сам никогда несталкивался лицом к лицу с реальностью? Он прожил свою жизнь среди книг икартин, так позволь ему там и остаться!
Катрина горестно качала головой, голубые самоцветы ее глаззатуманились слезами.
– Вы оба ничего не понимаете, – начала она. – Вы думаете,что я могу выйти замуж и устроить свою жизнь подобно любой другой флорентийскойдевушке. Но мне не удастся вести жизнь обычной замужней дамы. Как я смогудержать домашнее хозяйство и заправлять слугами, которые станут следить закаждым моим шагом? Как я смогу постоянно жить в одном месте, где люди современем увидят, что годы надо мной не властны? Обычная жизнь для меняневозможна.
Катрина поглубже вздохнула и посмотрела на братьев поочереди.
– Тот, кто решит стать моим супругом, должен будетотказаться от жизни под солнечным светом, – прошептала она. – Он должен будетвыбрать жизнь под луной, в часы Тьмы.
– Тогда ты должна выбрать того, кто не боится Теней, –сказал Дамон, и Стефан удивился внутренней энергии в его голосе. Он еще никогдане слышал, чтобы его брат говорил с такой серьезностью, почти не рисуясь. –Катрина, ты только посмотри на моего брата. Разве он способен отказаться отсолнечного света? Он слишком привязан к обыденному: к друзьям, к отцу, к своемудолгу в отношении Флоренции. Тьма его просто уничтожит.
– Лжец! – воскликнул Стефан, тоже вспыхивая гневом, – Я также силен, как ты, братец, и я ничего не страшусь ни в Тени, ни под солнцем. Ялюблю Катрину гораздо сильнее, чем друзей или членов семьи…
– …или твоего долга. Достаточно ли ты ее любишь, чтобыотказаться еще и от этого?
– Да! – с вызовом кивнул Стефан. – Достаточно, чтобыотказаться от всего на свете!
Саркастически усмехнувшись, Дамон повернулся к Катрине.
– Похоже на то, – сказал он, – что выбор всецело за тобой.Здесь два соискателя твоей руки. Подумай, на чье предложение ты согласишься.
Катрина медленно склонила золотистую головку. Затем онаподняла голубые глаза на братьев:
– Дайте мне подумать до воскресенья. А пока что не донимайтеменя вопросами.
Стефан неохотно кивнул.
– Значит, в воскресенье? – спросил Дамон.
– Да, в воскресенье вечером, уже в сумерки, я сделаю свойвыбор.
Сумерки, глубокая фиолетовая тьма…
Бархатные оттенки ночи уже рассеялись вокруг Стефана, и онпришел в себя. Никаких сумерек. Вокруг разгорался рассвет, щедро дарившийкраски светлеющему небу. Погруженный в свои мысли, юноша доехал до самой опушкилеса.
Дальше к северо-западу виднелся Плетеный мост и кладбище.Новые воспоминания заставили пульс Стефана отчаянно участиться.
Тогда он сказал Дамону, что готов отказаться от всего радиКатрины. Именно так он и поступил. Стефан отказался от всех претензий насолнечный свет и стал ради нее порождением Тьмы. Стал охотником, обреченнымвечно гоняться за самим собой, вором, похищающим жизнь, чтобы наполнить своивены.
И, очень даже возможно, убийцей. Хотя нет. Они сказали, чтоВикки умереть не должна. Зато следующая жертва Стефана вполне может покинутьэтот мир. Самым худшим в этом последнем нападении было то, что Стефан ровнымсчетом ничего о нем не помнил. Он помнил только слабость, всеподавляющуюпотребность. Еще помнил, как проковылял через дверной проход в церковь, нобольше ничего. Стефан пришел в себя, лишь когда крики Елены зазвенели у него вушах. Тогда он просто бросился к ней, не подумав о том, что произошло чутьранее.
Елена… На мгновение Стефан ощутил прилив чистой радости иблагоговения, забывая обо всем остальном. Елена, теплая как солнечный свет,нежная как раннее утро, но словно со стальным стержнем внутри, которыйневозможно сломать. Она была как огонь, горящий во льду, как острое лезвиесеребряного кинжала.
Но было ли у Стефана право любить ее? Само его чувство кЕлене ставило ее под угрозу. Что, если в следующий раз, когда потребностьовладеет им, Елена окажется в непосредственной близости и покажется ему всеголишь живым сосудом, полным теплой, обновляющейся крови?
«Я умру, прежде чем ее коснусь, – подумал Стефан, давая себезарок. – Я умру от жажды, прежде чем вскрою ее вены. Клянусь, Елена никогда неузнает даже малую толику моей тайны. Она никогда не откажется от солнечногосвета ради меня».
Небо впереди уже светлело. Но прежде чем уехать, Стефанпослал призыв, полный всей имевшейся у него Силы и стоящей за ней боли, впопытке найти другую Силу, которая могла оказаться поблизости. Он надеялсянайти подтверждение другой версии произошедшего в церкви.
Но он не дождался ни единого намека на ответ. Кладбище своиммолчанием словно насмехалось над ним.
* * *
Елена проснулась, когда солнце уже вовсю светило в окно. Исразу же почувствовала себя так, словно только что выздоровела после долгогогриппа или, словно это было утро Рождества.
Мысли смешались, когда Елена села на кровати.
Охх. У нее все болело. Но они со Стефаном… они же ничеготакого не делали. Этот пьяный подонок Тайлер… Впрочем, Тайлер уже не имелникакого значения.
Ничто не имело значения, кроме любви Стефана к ней.
Елена спустилась вниз в ночной сорочке, понимая, что солнцекосо светит в окна и что она, должно быть, проснулась очень поздно.
Тетя Джудит и Маргарет сидели в гостиной.
– Доброе утро, тетя Джудит. – Елена крепко обняла удивленнуютетю. – Доброе утро, тыква. – Подхватив Маргарет, она провальсировала с ней покомнате. – И… ах! Доброе утро, Роберт. – Слегка смущенная избыточностьюпроявленных чувств и скудностью наряда, Елена посадила Маргарет на стул ипоспешила на кухню.
Тетя Джудит последовала за племянницей. Хотя под глазами унее были темные круги, она улыбалась:
– Вижу, ты сегодня в хорошем настроении.
– О да. – Елена еще раз обняла любимую тетю, стараясьзагладить свою вину за вызванную накануне тревогу.
