и на этот раз придут за ней. Не прошло и шести часов с тех пор, как она передала таблетки Лео, худшее еще может произойти, она боится быть уличенной, унесенной грязевым потоком, сбитой с ног, растерзанной на куски, растоптанной. Поводья выскальзывают из рук, лошадь мчится галопом, падение неизбежно.
Она думает об Аликс и ее горделивой манере держаться, о Жеро и его начальственном взгляде, выдающем его уверенность в собственной неприкосновенности. Им не нужно ни о чем просить – любой тут же преклоняет перед ними колено. Незаметный сдерживающий фактор, который действовал прежде, сегодня исчезает, завеса рвется: Аликс и Жеро никогда не переставали быть главными, Анна и Юго лишь подчинялись им. Аликс и Жеро им не друзья, как и она, Анна, не подруга своей домработнице, хотя иногда сидит с ней за чашкой кофе на террасе и они обсуждают детей, планы на отпуск, погоду. Аликс и Жеро – их господа.
– Съездишь к Лео? Ему нужен отец.
Это все, о чем она может сейчас просить.
– В следующую субботу, – отвечает Юго. – Я тоже по нему скучаю, что бы ты там себе ни думала.
* * *
Полиция не ломится в их дверь ни в тот вечер, ни в следующий: Лео не обыскивали. Придя на очередное свидание, Анна видит, что он не так напряжен, несмотря на усталость, неспадающую жару, тюремную обстановку. Разница бросается в глаза, и на мгновение она чувствует облегчение: риск был не напрасен. Они не говорят о запрещенных лекарствах, Лео уверяет, что готов к психологической экспертизе. Впервые после ареста он говорит о будущем, перебирает варианты, набрасывает план – снова подать заявку в то же учебное заведение или в какое-нибудь другое или попытаться поступить в следующем году, сдав госэкзамены как свободный кандидат. Директор школы заверил Анну в своей поддержке, он готов принять Лео, если тот захочет вернуться, он верит, что Лео лишь немного сбился с пути, и говорил это следователям: любой может оступиться.
Его слова успокаивают Анну, но ненадолго. Опубликованы результаты выпускных экзаменов, и тут – настоящее потрясение. Как и каждый год, система поступления в высшие учебные заведения дала сбой, тысячи предодобренных абитуриентов оказались не у дел, и тех, кто может себе это позволить, призывают освободить места. Из школы программирования приходит письмо с просьбой подтвердить зачисление и предоставить табель с оценками, Анна звонит туда, уклончиво объясняет ситуацию, говорит, что ее сыну помешали попасть на экзамены. Она ожидает, что посыплются вопросы, но секретарша перебивает ее: «Понятно, спасибо за звонок, в списке ожидания полно желающих, так что вы кого-то осчастливили».
Да что это! Анна едва удерживается от крика. Она вовсе не собирается кого-то осчастливливать. Она не хочет, чтобы ее благодарили. Она хочет, чтобы ее сын был свободен, мог учиться, начать взрослую жизнь, как это вскоре сделают его одноклассники – как это сделает Тим. Она думает о времени, которое проходит, лжет, усыпляет, внушает вам, что вы в безопасности. Она думает о тех двух женщинах на перекрестке возле изолятора и о том, что значит надпись «Вставай!» на их плакате.
Что это? Призыв держаться, несмотря на нищету и страдания? Или очнуться и выйти из мрака? Она думает о тех счастливых утрах, когда Лео был маленьким и, распахивая занавески в его комнате, она напевала: «Вставай-вставай!»
* * *
Лео принял решение: он вернется в свой лицей.
– Это как ездить на велосипеде или на лошади: если упал, нужно пробовать снова. Иначе так и будешь бояться упасть.
Он строит планы, ему нравились его учителя. Так будет лучше всего. Он трезво оценивает свои перспективы, учебный год уже закончился, понятное дело, и теперь он надеется только, что психолог даст положительное заключение и он снова будет свободен. Все, чего он хочет, – вылечить пораженные грибком ноги, снова увидеть море, искупаться, съесть свежую и вкусную еду, вновь окунуться в тишину – это, пожалуй, самое главное – и завалиться спать на свежевыглаженных простынях.
– Не волнуйся, мама, со мной все будет в порядке. Я должен отвечать за свои поступки.
Анна узнает слова Юго. Ее муж теперь каждую неделю навещает сына и крутит одну и ту же шарманку: «Нужно отвечать за свои поступки». Суд еще не вынес решение, но Юго уже сказал Лео, что тому явно придется возместить нанесенный ущерб, сам он не собирается платить за его глупости, и дело не в деньгах, а в жизненном уроке: будешь работать после учебы – на пляже, официантом, кассиром, у нас тут полно вариантов.
Лео согласен. Он не станет уклоняться. Мать смотрит на него и видит, что ничего детского в нем не осталось.
* * *
Анна едет к стоматологу. Последние несколько дней ее мучают страшные боли. Она с трудом открывает рот, всего на два-три сантиметра, из-за этого меньше ест и худеет. Ночью ей снятся кошмары, она пытается позвать на помощь, но сквозь слипшиеся губы пробивается лишь стон, ее мужа это бесит.
– Удивительно, – замечает дантист, – никакого контакта. Вообще никакого.
– Что значит никакого контакта?
– Ваши зубы истерты и больше не соприкасаются. Вероятно, во сне вы очень сильно сжимаете челюсти. Как правило, это признак стресса. Вы сейчас в стрессе? Подобные повреждения встречаются редко. В последний раз я такое видел у одной женщины года три или четыре назад, жуткая история, я был так поражен… Она ударила мужа, чтобы защитить дочь, муж бил ребенка, в драке он упал на угол журнального столика, проломил череп, подал на нее в суд, и ей дали четыре месяца условно за умышленное причинение вреда. После этого она потеряла работу – события следовали одно за другим, не давая ей ни малейшего шанса, и, конечно, у нее был стресс, и в результате ее зубы стали вдвое короче – они выглядели так, будто половину отпилили. Я ничем не мог помочь, лечение было для нее слишком дорогим, больше я ее не видел, но иногда думаю о том, что же с ней стало. Она говорила, что компенсирует это макияжем, делает ставку на тушь, и тогда люди смотрят только на ее глаза, а о зубах забывают. Печально, правда?
– Да, печально, – отвечает Анна.
Эта история ее потрясает.
– Однако у вас совсем другой случай, – замечает стоматолог. – Тут меньше работы, и вы можете себе это позволить, так ведь? Было бы жаль испортить это милое личико. Вам наверняка уже говорили? Вы совсем как куколка. Вам повезло, не все так удачно стареют.
Лео бродит по тюремному двору. Земля крошится под ногами, пыль забивает легкие, и кажется, будто в горле застревает битое стекло. Жара закончилась, говорят, что по ночам уже ниже двадцати градусов. Они здесь только смеются: ниже двадцати – это для остального мира. Адское пекло, в котором все они жарятся здесь, остается неизменным, поэтому они мало говорят, медленно двигаются, бредут друг за другом, сутулясь, – но это все равно лучше, чем задыхаться в камере. Лео считает шаги или выбирает случайное число – 517, 942, 421 – и начинает обратный отсчет, до нуля. Иногда он пересчитывает мусор во дворе – скомканные бумажки, окурки, плевки, раздавленных насекомых, крысиное дерьмо, что угодно, лишь бы отвлечься. Как и все, он плетется против часовой стрелки, избегая зоны туалетов. Но это не всегда помогает: если ветер дует с той стороны или воздух, как сегодня, неподвижен, запахи заполняют все вокруг и сводят с ума, а в голову лезут мрачные мысли, хочется драться и блевать. Но психолог об этом не узнает, даже если опыт будет подсказывать ему, что вряд ли его юный собеседник так спокоен, как утверждает.
Эксперт выслушал Лео, уверявшего, что он адаптируется, что жалоб у него нет и что он сожалеет о содеянном. И пришел к выводу, что Лео спокоен и уравновешен, как он и предполагал, изучая материалы дела. Этому ребенку здесь не место, это ребенок из хорошей семьи, с хорошим окружением, у него прекрасные шансы исправиться.
Заключение он написал благоприятное.
