решительно:
— Чего встал, Потянин? Крути дебошира!!!
— Да погоди, Василь Романыч, — Потянин придержал своего начальника и громким шёпотом доложился: — Это ж герой!
— Какой герой, чё ты лепишь мне⁈ — околоточный ещё кипел, но хватать меня тоже не торопился, пригвождая, однако, к месту свирепым взглядом. Внизу, в изрядно взрытых газонах, возились и стонали, привлекая к себе внимание, «потерпевшие».
— Да тот, — заторопился Потянин, — который о прошлой субботе «Государственный банк» спас! Господин участковый пристав представление-то подавали о награждении господину полицмейстеру, помните? — начальство внимало информации, всё более успокаиваясь, и Потянин даже опустил сдерживающую руку, прибавив многозначительно: — Говорят, сам губернатор подписал.
Стоны из-под ног враз стали тише, да и ползанье, вроде, прекратилось. Посмотреть я не мог — героически таращился на околоточного, вытягиваясь во фрунт.
— Та-а-а-ак! — с выражением «да пашись оно конём!» протянул околоточный и повернулся к толпе.
Теперь и я мог бросить взгляд: Серафима была здесь же, ревела в три ручья. Подозреваю, что она и убежала бы, да толпа вокруг стеснилась так, что не протолкнуться. И вот теперь она рыдала, а вокруг — мать честная — наши шпионки! Две сороки и даже Ирина со всеми ребятишками, все успокаивают, веерами обмахивают да успевают платочки подавать. Вокруг них мгновенно сбилось сочувствующее женское общество едва ли не из двух десятков лиц.
— Кто может пояснить по случаю этого безобразного происшествия⁈ — грозно спросил околоточный.
Ответным воплем его чуть не унесло! Дамочки заголосили все разом, да каждая своё! Объединяло их то, что все гневно потрясали веерами, сумочками и зонтиками в сторону валяющихся хлыщей.
— Позвольте, дамы! — привычный к командам голос одним махом перекрыл весь этот курятник. Из-за спин возмущённого женского собрания выдвинулся незнакомый мне военный в форме лётной службы. И с полковничьими погонами!
Полицейские разом вытянулись. Я тоже. Хотя, казалось бы, куда уж больше.
— Полковник Сафонов. Имел неудовольствие наблюдать сцену с самого начала. Оба этих господина, — он ткнул перчаткой в лежащих, — оскорбили спутницу этого молодого человека. При этом извиняться они отказались, и сделанный по чести вызов на дуэль также не приняли. Но продолжили оскорблять уже казака, обозвав его мужиком и быдлом, и далее понося воинский мундир и сравнивая боевые награды с собачьими значками. У господина казака не оставалось иного выхода, как вступиться за честь дамы, свою, а также всего воинского сословия, — тут он обернулся к притихшим женщинам и по-командирски спросил: — Верно дамы⁈
Такого дружного и мощного «да!» я не слыхал от женского собрания ни до этого, ни когда-либо после.
Городовой и околоточный переглянулись:
— Значит, что? — околоточный начал загибать пальцы: — Публичные оскорбления лиц дворянского сословия — раз! Оскорбление армии — два! Демонстрация пренебрежения к наградам, жалованным самим Государем Императором — три!
— И подстрекательство на драку в общественном месте, — подсказал городовой.
— Правильно! Это четвёртое. Доставай бумагу! Протокол напишем, чтоб господина полковника не задерживать. Ещё бы одного свидетеля нам…
— Меня пишите! — вперёд выдвинулась дама обширных достоинств в несколько старомодной шляпке с траурной каймой. — Купеческого сословия вдова Селивёрстова. Я за этими безобразниками с час наблюдаю. Сколько девиц мимо прошло — для каждой дурное слово нашлось. Только за тех барышень вступиться было некому — аль кавалеры у них потрусливее оказались. А этот — молодец! Так их! Злословья спускать не след.
Околоточный, казалось, был не очень рад.
— Вы, сударыня, что же — случить разбирательство, в участок прийти сможете?
— А чего? Сюда ж я пришла. Надо будет — и в участок, и в суд приду, будьте покойны.
Полицейские переглянулись между собой. Околоточный кивнул:
— Пиши её, Потянин.
Еле как через полчаса нас отпустили. Серафима, вроде, успокоилась, но хлопочущие вокруг неё бабы — нет. Хором убедили её, что после такого, конечно же, надо прилечь и успокоительных капель принять — или успокоительных солей понюхать — или, хрен их разберёт, какой-то дрянью виски смазать… В общем, что надо домой, лежать и помирать. И эдак ловко усадили в экипаж той самой купчихи и под контролем подруженций-соро́к умчали! Я только вслед помахать и успел.
Ну, сходил на свидание, пень горелый! И такая меня злость взяла.
Поймал пролётку, адрес сказал:
— Пулей гони! Рубль получишь! — полетели со свистом!
Домчался я домой, только и хватило выдержки, что парадку на комбез переодел. Марта глазёнки выпучила:
— Что такое? Куда?
Такой злой был, еле зубы разжал:
— Надо! К вечеру буду!
Запрыгнул в «Саранчу» — и рысью в Карлук!
Думаете, пока гнал — успокоился? Хрена с маслом! Заскочил во двор — только что дым у меня из ушей не валил. Из шагохода выметнулся — а родственнички мои сидят, красавцы, на улице — тёплыми погодами наслаждаются, чаи гоняют.
Мать увидела меня, вскочила, аж с лица исказилась:
— Ильюшенька! Что случилось⁈ У тебя глаза-то — глянь! Красные аж!
Я подошёл и встал рядом с ней, из последних сил сдерживаясь:
— Глаза, говорите, красные⁈ И не стыдно вам, маман⁈
Матушка совершенно искренне всплеснула руками и схватилась за сердце:
— Да что творится-то, Господи! Чисто минотавр! Илья! Говори толком!!!
Этот вопль немного сбил меня с настроя, и я выдавил чуть спокойнее:
— Кто придумал соглядатаев послать? Подружек сестриных, а?
— Как?.. — растерянно переспросила маман и тут, в три секунды, в ней произошла разительная перемена. Я прям понял, как я примерно выглядел только что.
Евдокия Максимовна упёрла руки в бока и сделалась похожа на бомбу перед взрывом:
— Кто посме-е-ел⁈
Сёстры молча выпучили глаза.
Мать схватила половник, которым только что разливала компот и треснула по столу, так что все подпрыгнули:
— Кому сказала⁈ Отвечать, живо!
— Да чё такого-то… — суетливо забормотала Наташка. — Ну попросила девчонок глянуть аккуратненько…
Мать не успела набрать в грудь воздуха для вопля, как Катерина, кося на Наталью, пробормотала:
— Не могла меня сперва спросить? Я тоже Полину попросила, одна-то не так заметно…
— Та-а-ак, — голос мамани прозвучал раскатами приближающегося грома. — Лизонька, скажи-ка нам, дорогая — ты тоже кого-то попросила?
Лиза смущённо покосилась на меня.
— Да я, в общем-то… не хотела. А тут Иринка говорит: поведу своих короедов бегемота смотреть. А я и говорю… там Илюшка… со своей… — голос Лизы становился тише и тише, пока не угас совсем.
