вас тут увидеть! — живо защебетала вторая. Обе дружно закивали головками, как китайские болванчики, в два голоса представляясь Серафиме. — А вы тоже за мороженым зашли? Может быть, посидим вместе, поболтаем?
— Спасибо за предложение, барышни, — ответил я, чувствуя, что начинаю звереть, — но у нас были другие планы.
— Ой, скажешь тоже — барышни! — захихикали подружки в два голоса, но от нас отстали.
— М-м, в вафельных кулёчках возьмём? — нашла повод лишний раз порадоваться Серафима.
— Тебе в вафельке больше нравится? — я аж огорчился. — А в прошлый раз чего не сказала?
— В прошлый раз мы посидеть хотели, и из креманочек тоже вкусно. А сегодня я шоколадного хочу. С орешками.
Мы взяли по порции мороженого, поскорее ушли из этого павильона — пока Наташкины подруженции-сороки за нами не увязались — и свернули на одну из боковых тропинок. За оградой тянулся большой загон, сделанный под вид куска леса — для благородных оленей, которых специально для этого с Алтая привезли. В просветах деревьев виднелись рыжеватые бока небольшого стада.
— Знаешь, Илья, — умненько предположила Серафима, — ты семье, наверное, рассказывал, как в зоопарк ходил — вот, они, должно быть, с друзьями поделились, и те захотели тоже?
М-хм. В том-то и дело, что не рассказывал…
Но вслух я ответил:
— Должно быть. Да и бегемот — зверюга интересная, взрослым — и то в диковинку, а уж малы́м-то!
— Вот! Поэтому сегодня и знакомых столько.
— М-гм. Аж кишат.
Сима хихикнула.
— А дирижабль у тебя большой, Илюш?
И тут я подумал — чего я стесняюсь-то? И начал бессовестно, пользуясь опытом Афони, расхваливать Серафиме свой новый аппарат, обещая, как только его обкатают и благоустроят, выделить денёк и пригласить её на воздушную прогулку над городом. Вроде, успокоился даже, отвлёкся от мыслей о шпионках. По дороге попался небольшой фонтанчик, в котором мы ополоснули липкие от мороженого пальцы. А жизнь-то налаживается!
Тропинка вывернула на круглую площадку, на которой бурлила толпа. Завлекалы, ряженые под цыган, пели и на гитарах да скрипках наяривали, а тётка с бубном плясала на пару с медведём в жилетке. Миша изрядно притопывал и кланялся, снимая картуз. Серафима привстала на цыпочки. Маленькая она, из-за спин ей ничего не видать. А толпа здесь была гораздо более плотная и взбудораженная, чем вокруг бегемота. Эх-х, я б её и на плечо посадил, скажут ведь: неприлично… О! Взгляд мой упал на невысокую ограду этой площадки, собранную, как сейчас любили говорить, «в деревенском стиле». Не знаю уж, в какой деревне они видали этакие криво-ко́сые заборы из палок и коряг, но в некоторых местах меж тонкими коряжинами попадались самые настоящие пни, весьма массивные. Правда, по пояс мне.
— Серафима, а давай на столбик подсажу тебя?
Она немножко опешила от такого предложения и посмотрела на меня круглыми глазами:
— А заругают?
— Ну, мальчишек же не ругают, — ткнул я на противоположную сторону площадки. — Вон папаши и девочек ставят. Давай, пока тут не позаняли!
Пеньков-то было не так много, едва с десяток. А желающих на них забраться — куда больше.
— Только ты не отходи, а то как я слезу?
— Конечно!
Я подхватил её за талию — Сима тихонько ойкнула — и поставил на ближний пенёк. Пушинка же!
— Ой, мишка, мишка-то в жилете! — засмеялась она и захлопала в ладоши, тут же забыв про свои страхи.
Медведь сплясал ещё несколько танцев, стянул с головы картуз и пошёл по кругу, собирая монетки и кланяясь. Представление мне понравилось, так что я тоже кинул от души пятиалтынный.
— Ну, давай, сниму тебя.
— Ой, может, я сама? — застеснялась вдруг Серафима.
Теперь на медведя смотрели не все, некоторые кидали на неё заинтересованные взгляды. Потоптавшись и примерившись, она совсем смутилась и призналась:
— Ой, нет, боюсь.
— Ну, давай, не бойся, я помогу. Присядь чуть-чуть…
Я аккуратно подхватил свою зарумянившуюся зазнобу за талию и поставил на землю, чтобы в следующую секунду услышать:
— Надо ж было из себя недотрогу-то корчить! То всё нос воротила, а то — смотри-ка, сама на кобеля скачет…
Серафима вспыхнула, а я резко развернулся, чтобы увидеть двоих… как бы сказать… да двоих хлыщей! Вот они, видать, те самые, которые с масляными глазами и скользкими предложениями.
СПУСКУ ДАВАТЬ НЕ ОБУЧЕН
— А ну извинились перед дамой. Оба! — я аж голос свой не узнал — низкий угрожающий.
Хлыщ побелобрысее фыркнул:
— Велика честь!
— В таком случае извольте принять вызов на дуэль, сударь. И вы тоже, — кивнул я второму, лупоглазому.
— Уж не прямо ли здесь ты собрался драться? — лупоглазый брезгливо вздёрнул верхнюю губу. — Даже такой мужлан как ты должен бы знать, что использование оружия, как обычного, так и боевого, в общественных местах преследуется законом. Думаешь, медальки нацепил — герой? Собакам на выставках тоже медальки дают! — он явно любовался собой.
Я затылком чувствовал, что сзади уже собралась падкая на зрелища толпа.
— Ошибся я, ребятушки, вызывая вас на дуэль, — оба наглеца высокомерно приосанились, а зря. — На дуэль равных вызывают. А вас чтоб хорошим манерам научить, мне и оружия не надобно.
Эх, не прошла даром Харитоновская школа! Оба хлыща когда сообразили, что я вовсе не юлить перед ними начал, всего-то и успели, что дёрнуться. Одному в рыло — н-на! — только штиблеты над заборчиком мелькнули. Второму — под дых, за шкиряк — да туда же его!
Сам перескочил — и давай их в прошлогодней прелой листве волтузить.
Публика орёт, визг, писк! А вот и свистки!!! Я схватил за шкирки обоих, от души в последний раз впечатав мордами в грязь, приподнял — успеть надо сказать, пока городовые не отняли — встряхнул от души, так что зубы у обоих клацнули:
— Чтоб нынче же вечером принесли барышне свои глубочайшие извинения — в присутствии родителя её! Иначе найду вас, шакалы паршивые, и каждый день бить буду, как по расписанию! Ясно⁈
— Стоять! — свисток раздался совсем рядом. Я бросил обоих хлыщей, обернулся на свист и встал по стойке смирно.
Перескочивший через ограждение городовой при виде меня затормозил, словно в стену въехал. Да и я чутка расслабился. Хотя бы сразу бить не будут. Знакомец из банка!
Но следом лез околоточный надзиратель, настроенный куда более
