паузу, Костя! Уж очень вкусно все.
М и ш и н. А я не гордый, вы можете под мои слова закусывать. Не знаю, как вы, товарищи, а я очень боялся, что нам назначат какого-нибудь замухрышку. Что, не так сказал? Сказал, как думал! И то, что нам поставили крупного человека, это прямо подарок! Не скрою, Кирилл Алексеич, были тут такие разговорчики, что нами может руководить только учитель со стажем, знающий нашу кухню изнутри, и так далее. На это я так отвечу. Диплом у Кирилла Алексеича — если кто не в курсе — такой же, как у нас с вами, это раз. Политработа в армии и комсомоле дала ему закалку на все случаи жизни — это два. И не боги, товарищи, горшки обжигают — это три! Теперь такая вещь: у него же личный авторитет в городском масштабе! И конечно, для школы это сыграет свою немаленькую роль, тем более, мы новоселы и еще много чего может понадобиться… А что вы смеетесь, Марина Максимовна?
М а р и н а. От удовольствия, Костя!
М и ш и н. Да? Тогда ладно… Но вы меня сбили! У меня главное было в конце… Или вы и так все поняли?
Смех.
Н а з а р о в. Понял, благодарю.
Ф р а н ц у ж е н к а. Костя, дайте ответное слово Кириллу Алексеевичу.
Н а з а р о в. Повременю, если можно.
Э м м а П а в л о в н а. Вот именно, дайте человеку покушать спокойно. Это вам не педсовет… Вот, ей-богу, Кирилл Алексеич, я дома с удовольствием всех принимаю, я это люблю. Пироги мне удаются, кто из наших пробовал — все говорят… Нет, ну что это я сама? Ольга Денисовна?
О л ь г а Д е н и с о в н а. Пироги изумительные, это правда. Что-то она туда такое кладет…
Э м м а П а в л о в н а. Но нет смысла возиться, потому что сойдутся, и сразу беспрерывное «ля-ля», и все — о «родном заводе»…
Ф р а н ц у ж е н к а. Это если перегибать палку! Одно время за мной всюду увивались трое девчонок — и к портнихе, и в магазины, и к зубному врачу… Потом муж возмутился, да я и сама поняла: это не жизнь. И отвадила.
Э м м а П а в л о в н а. И правильно! Вот Мариночка поощряет их в этом, и что хорошего? Ничего же для себя не остается…
М а р и н а. А я вроде не жаловалась никому.
О л ь г а Д е н и с о в н а. Нет, в принципе это прекрасно, если учитель не может «от сих до сих», отдает личное время внеклассной работе… В дни моей молодости сплошь и рядом так было! Только вот когда содержание этой работы… таинственно… Поделились бы с нами опытом, Мариночка, это же всем интересно. Считается, что ключ к десятому «Б» — только у вас…
М а р и н а. Ну, это не так… И потом, такой ключ, если он существует, ребята дают сами — кому и когда хотят.
О л ь г а Д е н и с о в н а. Да? Это очень образно, мы оценили. Но у вас с ними — откровенность, простота, непринужденная свобода… так ведь? Это ваши завидные качества. Ну, немножко-то проявите их тут, с нами… Неужели мы не заслужили?
М а р и н а. Но я не знаю, что рассказывать…
Н а з а р о в. А вы знаете, что отдельным учителям стало трудно работать в десятом «Б»?
Э м м а П а в л о в н а. Это точно! В последнее время просто не класс, а Голгофа!
Н а з а р о в. Минуточку, Эмма Павловна… (Марине.) И что некоторым родителям трудно ладить со своими взрослыми детьми, трудно их понимать? А у вас как раз с ними, труднопонимаемыми, — полный контакт! И такая оживленная внеклассная работа.
М а р и н а. Кирилл Алексеевич, да это не работа вовсе! Это общение.
О л ь г а Д е н и с о в н а. Тем более. Почему-то по вечерам и у вас на квартире. Почему-то не со всеми, а с какими-то избранными…
Ф р а н ц у ж е н к а. А кто к тебе ходит, Марина? Алеша Смородин, да? Еще кто? Адамян?
Э м м а П а в л о в н а. Не вспоминайте при мне эту фамилию! Сегодня я его вышибла в присутствии Кирилла Алексеевича! Ну, спасу нет!
С у м а р о к о в. Адамян Евгений? Странно… Я ему как раз симпатизирую…
О л ь г а Д е н и с о в н а. Дело не в симпатиях. А вообще, Эмма Павловна, выдворение из класса — это капитуляция перед учеником, есть прямая инструкция на этот счет… Давайте не говорить все сразу. Итак, Мариночка? Всем интересно про это ваше общение…
М а р и н а. Как же это рассказать? Ну, читаем стихи. Слушаем музыку — у меня есть хорошие записи. Да все понятно из песенки, которую они сочинили сами:
Сударь,
Когда вам бездомно и грустно,
Здесь распрягите коней:
Вас приютит и согреет искусство
В этой таверне своей…
Ф р а н ц у ж е н к а. Почему тебе не спеть? Костя, гитара где?
О л ь г а Д е н и с о в н а. Нет, подождите с гитарой. Все это хорошо, славно, только замените эту «таверну». «Таверна» в переводе — трактир, кабак. Кто-нибудь решит, чего доброго, что у вас — трактир для учащихся… Серьезно, замените.
М а р и н а. Кто так решит?
О л ь г а Д е н и с о в н а. Да кто угодно… Достаточно заглянуть в словарь…
М а р и н а. А зачем туда заглядывать, Ольга Денисовна?
О л ь г а Д е н и с о в н а. Ну, Мариночка… сначала учебники, а теперь уже и словари в немилости?
М а р и н а. Себе надо верить, Ольга Денисовна, себе! И ребятам… А мы всю жизнь боимся этого!
О л ь г а Д е н и с о в н а. Ну мне-то, голубчик, пугаться и поздно и некого. Если я боюсь, то — за вас.
С у м а р о к о в. Справедливо. Вон как вы побледнели… не надо, Марина, так вас не хватит надолго… Тема эта старая, почти вечная… Сделал же Антон Павлович своего «человека в футляре» педагогом? Имел основания, как ни грустно…
О л ь г а Д е н и с о в н а. То есть?
М а р и н а. Ребята ходят домой к учителю, пьют там чай — «какой пассаж»! Сочинили песенку — «батюшки, не кабак ли там»? Шлифуют свои убеждения, вкусы, учатся их отстаивать — «а зачем? А почему там, а не в актовом зале?».
Н а з а р о в. По-моему, Марина Максимовна, вы сами рисуете противника и сами с ним боретесь…
М а р и н а. Если бы! При бабе Симе эти камешки были за пазухой… а при вас — их кидают открыто.
О л ь г а Д е н и с о в н а. Стало быть, знакомьтесь: «Человек в футляре» — это я. Спасибо, Мариночка.
М а р и н а. Пожалуйста!
Ф р а н ц у ж е н к а. Остановись, Маринка, пожалеешь!
Э м м а П а в л о в н а. Я не пойму: банкет у нас или что?
Х у д а я у ч и т е л ь н и ц а (внезапно и громко). Главное бедствие, что программа рассчитана на призовых лошадей каких-то, а не на реальных детей! Я сама по три часа готовлюсь к уроку…
П о л н а я у ч и т е л ь н и ц а. Ну, это уж совсем не из той оперы. Про «футляр» говорим. Господи, хотела бы я знать, на ком из нас нет этого «футляра»… Такая профессия!
М а р и н а. Да нельзя так думать, Лидия Борисовна! Лучше мороженым торговать зимой — честнее, по крайней мере! — чем оставаться в школе и думать так…
О л ь г а Д е н и с о в н а. Зачем же прибедняться, Марина Максимовна? Вы прекрасно устроитесь в редакцию… Будете печатать «педагогические раздумья»… поучать нас, грешных…
М а р и н а. Меня уже трудоустраивают! Ну что ж… Вы были правы, Олег Григорьевич: надолго меня не хватит!
