— А ты не знал, да?
— Люба, заткнись! Ничего не было! — шикает Юля.
— Чего не было–то? — Я протягиваю руку, а затем осознаю отрицание, которое было озвучено. Э–э–э. Чего?
Вздрагиваю не то от холода, не то от того, что рядом вновь шарахает молния. Меняю тон:
— Вот сейчас я не понял.
Смотрю на Юлю и прищуриваюсь.
— Ну что ты за дрянь! — выплевывает та Любе, вдруг расплакавшись. — Я едва не пострадала сейчас! Так сильно испугалась! Думала, что наконец–то в безопасности! Всё, не могу больше! Не трогайте меня!
— Юля! — Я пытаюсь поймать ее руку.
— Не трогай! Я хочу побыть одна!
Она срывается с места и бежит к лестнице. И первый порыв — догнать. Но пошевелиться не могу, словно оглушенный.
Люба закрывает лицо, падает на стул и плачет навзрыд. Молнии же теперь бьют четко в меня, одна за другой. Электризуя до максимума. Гром в ушах такой, что тошнота подкатывает.
Юля мне... сказала сейчас, что беременна или что «была» беременна?
Швыряет в жар. Я не помню.
Поднимаюсь из–за стола.
Аборт.
Блть, аборт?!
От меня? Волосы на теле так и стоят дыбом, я словно по–прежнему на улице.
Осознать никак не получается.
Когда расстались, она что, была в положении?
Или не от меня?
Последнюю идею разум отбрасывает, не рассматривая даже. Бредятина.
Получается, что от меня. Снова первый. Под ребрами долбит. Вместо облегчения ужас пронизывает снова и снова.
В смысле, блть, аборт?!
Пульс в момент разгоняется. Голова кружится. Я планировал детей в будущем. Когда–нибудь, лет через десять, не сейчас. Как Паша. Сейчас мне не надо. На втором курсе учусь, у меня долги и проблем до задницы. Но в данный момент не чувствую ничего, кроме бешеной злости. Какой–то дикой, неконтролируемой ярости. И глухого эхо горя от потери.
Малышка, что же ты натворила?
Изменения в ее теле... Ее взгляды. Ее месть мне. Следом отдаются от стенок черепной коробки воспоминания о моих собственных словах, брошенных сухим тоном, что ничего к ней не чувствую. Что пусто. Что не хочу видеть.
Картинка складывается и ослепляет. Не пришла. Не рассказала. А я и не слушал. Мысли не мелькнуло. Юля, наверное, тоже решила, что мне это сейчас не нужно.
Задыхаюсь.
Маленькая, что же мы с тобой наделали? Как теперь жить–то будем?
Взрывает изнутри.
— Матвей... Матвей, пожалуйста. У тебя такое лицо... Скажи что–нибудь, — умоляет Люба.
Голос звучит откуда–то издалека. Я все еще в гостиной в этом дурацком полотенце. Прижимаю к носу купальные плавки.
Вдруг понимаю, что ненавижу Юлину подругу. За то, что она вот так на меня это вывалила. Не по–человечески. Так нельзя с живыми людьми. Она ведь знала, как сильно я любил свою девушку.
Люба упорно продолжает нести пьяный бред:
— Давай поговорим? Мне так жаль. Я даже не представляю, что ты сейчас чувствуешь.
— Отъ**ись.
Срываюсь с места и иду к лестнице. Быстро. Это какое–то горе, к которому я не готов. Надо Юлю видеть. Надо спросить, как она узнала. Как в больницу пошла. Сомневалась ли хоть один день. Час? А может, оставила? Новая идея ослепляет. Снова бросает в пот. К такому я тоже не готов. Какой, блть, из меня папаша? Самому отец нужен.
Надо поскорее всё выяснить.
Когда до цели остается несколько метров, в дом заваливается Уваров, следом его друзья. На расслабоне все, борзые, бухие. Взрываюсь от одного только вида! И так весь день нещадно игнорирую.
— А, вот ты где! — кричит Уваров. — Обшарили душевые, решили было, ты по канализации свалил!
— Через толчок! — И тупой ржач. — То–то воняет!
— Поясни–ка мне пару моментов, Адома...и...тис… блть, че за фамилия?
Непременно поясню. Ты сейчас — меньшая проблема. Мы больше не в узком коридоре бани, и у меня нет за спиной напуганной девочки. Не так ли?
— Нормальная фамилия. Телкам нравится. И ты ее тоже, сука, запомнишь.
Размахиваюсь и бью по роже.
Глава 23
Юля
Пулей взлетаю по лестнице на второй этаж.
Матвей на меня та–ак посмотрел! Боже, боже.
Он не хочет детей.
Не хочет, конечно, ему девятнадцать.
Придется сказать, что его мнение в этом вопросе не учитывается. Я собиралась это сделать в день рождения, будучи в красивом платье, на отличной вечеринке. Сейчас на мне даже трусов нет. Максимально беззащитна.
Усталость наваливается на плечи как–то резко и неумолимо. Минуту назад я смеялась до слез, так хорошо было. Сейчас все испортилось!
Второй этаж встречает потрясающей тишиной.
Вернуться бы, Любе по щекам надавать, да сил нет. Всё понять могу: влюбилась в Матвея. Или в его отношение ко мне в прошлом, что вероятнее. Так–то он далеко не подарок, может вести себя как полная скотина! И сегодня все убедились в этом. Ладно. Сердцу не прикажешь, втрескалась–боролась. Но не таким же способом! Когда Люба встречалась с женатым мужчиной, я хоть и осуждала, но не звонила обманутой жене!
Никого не хочу видеть. Смертельно устала. Кладу ладонь на низ живота и поглаживаю — твердо. Нужно срочно лечь и расслабиться. На сегодня с меня хватит.
Подхожу к двери нашей «вип–комнаты» на двоих — заперто. Стучусь. Еще раз. Громко.
Раз заперто, значит, кто–то там есть.
На игры больше нет времени. Мне нужно убежище.
— Захар! Захар, открой! Ты там? Захарчик, пожалуйста! — кричу. — Если ты там, пусти!
Прислушиваюсь — тишина, я стучусь снова.
— Заха–ар!
Небольшой шум, дверь чуток приоткрывается. В образовавшемся проеме я вижу знакомую веснушчатую физиономию. Максимально недовольную. Лохматый Захар щурится на свет.
— Прости, что разбуди... ла, — прерываюсь на полуслове, понимая, что он голый.
В смысле совсем. Причинное место, к счастью, не видать, но часть бедра — вполне.
— Что тебе надо, кайфоломка? — спрашивает, оглядывая меня с ног до головы и кивая своим мыслям. — Своему не даешь, решила и мне ночь испортить? Я не пьяный и не укуренный, не забирай последнюю радость.
— Почему это не даю? — Перебиваю саму себя: — Блин, Захар, я очень сильно устала и у меня тянет живот. Можно я лягу?
Не знаю, что на него действует. Может, взгляд мой, может, уважение к Матвею.
