Захар медлит секунду, потом вздыхает и кивком приглашает заходить. Направляется вглубь комнаты.
— Лучше не включай свет, — бросает он. — Твоя постель слева.
Я слушаюсь. Юркаю в темноту. Сказал бы кто пару месяцев назад, что голый Захар будет самым безопасным для меня человеком, — покрутила б у виска! Но это он из–за Матвея, моей заслуги там мало.
— Кто это? Что происходит? — женским голосом возмущается «последняя радость» Захара.
Упс.
— Я в темноте ничего не вижу и никого не осуждаю! — говорю нарочито бодро. На ощупь добираюсь до кровати и шарю, ища свой рюкзак.
Захар бубнит вполголоса, как–то даже нежно:
— Да останься, че ты, а? Она щас уснет. Блин, да она не поймет ни фига... да ладно тебе... Ну как я ее выгоню, это ее комната... Не могу выгнать. Яночка.
— Я Юля! — рявкает девчонка с потока.
Только сейчас узнаю голос. Тезка вылетает из комнаты. Я поспешно одеваюсь: трусы, штаны. Только потом куртку расстегиваю.
— Точно, Юля! — кричит вслед Захар. — Две Юли, хоть желание загадывай!
Но шутка второй Юле смешной не кажется. На прощание она одаривает Захара третьим пальцем, после чего захлопывает дверь, оставляя нас в темноте.
— Юли все одинаковые, — делано вздыхает Захар.
— Быстро ты, — говорю я, хохотнув. Натягиваю футболку, следом свитер. Фух! — За сколько времени ты ее в кровать затащил?
— После оргазма не так больно. Решил сымпровизировать.
— Прости, что прервала. Я... не знала, что ты... эм… с девушкой. Лечишь свою боль. Хороший из тебя получится невролог. И рецепты замечательные.
— Ха–ха–ха, — отзывается он демонстративно невесело.
Становится стыдно за резкость. По сути, Захар ни разу не сделал мне ничего плохого. Да, втягивал Матвея в авантюры, тащил в клубы, но и только.
— Надолго у тебя обычно такие приступы?
— Дня на два–три. По–разному. Где Матвей?
— Внизу. Ты не мог бы проверить, всё ли нормально? Там народ обожрался и угрожал ему.
— Блть. Так и знал, что без провокации не получится.
— Зря вы сюда поехали.
— Так а за кем следом? Должна мне будешь.
Захар идет к двери, отворяет ее. Мгновение мешкает. Потом выдает строго:
— Закройся изнутри. И не выходи сама.
Я так и делаю. Защелкиваюсь на шпингалет, потом забираюсь в кровать и накрываюсь одеялом. Некоторое время пытаюсь расслабиться: дышать глубоко и медленно. Поглаживаю живот. Не плакать.
— Всё хорошо, малыш, — шепчу. — Твой папа нас не дал в обиду. И не даст. Сам будет обижать, наверное. Это мы переживем. Все будет хорошо. Нам просто нужно домой.
Но беспокойство выходит на первый план. Больше за Матвея волнуюсь, конечно, но и Захар вроде как уже... не чужой. Мы тут втроем против всех.
Вскоре в комнатку стучатся. Я быстро присаживаюсь. В груди сжимается. Включаю свет и спешу открывать. Но сперва осторожно спрашиваю:
— Кто?
— Это я, Юля, — слышится глухой, низкий, до боли знакомый голос.
Матвей.
Ох...
Пальцы не слушаются, пока несколько раз подряд дергаю этот дурацкий шпингалет. Наконец, получается. Я толкаю дверь. Матвей тут же заходит в комнату. Чуть ошалело оглядывается.
Взъерошенный, запыхавшийся. Под носом и на губе запекшаяся кровь. На скуле ссадина. Волосы влажные — видно, что умывался только что, но недостаточно усердно. Следом заходит Захар. К своей кровати кидается, натягивает толстовку. Выдергивает зарядку из розетки.
— Что случилось? — шепчу. — Матвей, боже... вы всё же подрались?
Слезы вновь наворачиваются. Кажется, в данный момент я расплачусь из–за чего угодно.
— Уезжаем, окей? — говорит Мот. — На хер отсюда.
— Да, хорошо, — быстро киваю и хочу уже к своему рюкзаку ринуться, но Матвей останавливает.
— Юля, Юлечка, погоди. — Он обхватывает мое лицо ладонями, смотрит в глаза. Они у него поразительно ясные. Произносит глубоким, чуть надтреснутым голосом: — Без игр и патронов. Просто скажи: ты оставила или нет?
Во рту пересыхает.
Матвей сводит брови вместе. Хмурится. Его нижняя, раненая, губа чуть дрожит после ушиба.
Он думал об этом. Все это время думал и пришел с вопросом. Очень сильно хочется пить. От него пахнет металлом. Кровью. Матвей смотрит в глаза, в душу заглядывает. Теперь все будет иначе. А вот как именно...
Понятия не имею. Пальцы ног подгибаются. Во мне не осталось сил. Дзен разлетелся в клочья.
— Просто скажи мне, Юля.
— Оставила, — шепчу я. Потом добавляю: — Прости. — Слезы застилают глаза. За что извиняюсь? Что случайно забеременела? Что поперлась сюда в таком положении? Что молчала? Господи. — У нас с тобой десятая неделя.
Мир покачивается. Я знала, что однажды сообщу Матвею. Что придется это сделать. Мы должны были кружиться в танце на моем дне рождения, он бы сдался и заявил, что скучает. А я бы ответила, что тоже. И что беременна от него.
Матвей зажмуривается на секунду. Потом громко выдыхает. Его реакция абсолютно непонятная, но пробирает до костей. В его глазах то ли паника, то ли шок. Там столько всего, что я пугаюсь и быстро опускаю глаза.
— Ты бухала. Это очень–очень плохо.
— Нет, — быстро качаю головой. — Это была вода. Ты что, я бы не стала. Я дурила тебя. Хотела больно сделать.
Он моргает, осмысливая. Произносит медленно:
— Получалось. Хорошо.
Идет одеваться. Больше ничего. Ни улыбки, ни поцелуев, ни приятных слов. А уж поздравлениями и не пахнет.
Мои зубы начинают стучать.
Матвей открывает рюкзак, достает вещи. Движения нервные, резкие. Я дрожу всем телом. Нужно лечь и расслабиться.
— Я прогрею машину, — говорит Захар и выходит из комнаты.
Стою, замешкавшись. Вещи собраны, делать мне совершенно нечего. И руки занять тоже нечем. Поэтому машинально собираю волосы в высокий хвост.
Полотенце Матвея падает на пол, пока он натягивает боксеры. Я молча пялюсь на изгиб его бедра, плоский живот. На крепкие руки, темные волоски на смуглой коже. Желание возникает несвоевременно, жгуче щипая кожу. Оно меня с ума сведет скоро.
Хочется, чтобы Матвей взял меня прямо здесь, на одной из этих кроватей. А лучше — на каждой по очереди. Сейчас. Сильно. Хотя в моем положении, наверное, нельзя сильно. Это просто мысли, которые в голове бродят.
Облизываю и прикусываю губу. И качаю головой. Какие мне дети, мозгов совсем нет. В такие минуты думать о сексе. Стыдно. Я же думаю. Вот бы стать беззаботной студенткой, отбить обратно своего парня, которого очень люблю, и безбожно с ним трахаться. И кончать, как тогда в клубе или сегодня в душевой кабине. Не понимаю, почему мы это раньше делали так редко.
