случайно легла Кате на плечо… А та склонила голову, прижалась щекой к ставшим вдруг непослушными пальцам…
— Может, потанцуем? — повернула она к нему лицо, встретившись взглядом расширенных в полумраке зрачков.
— Давай…
— И поставь, пожалуйста, ту песню — помнишь, ты говорил, у тебя есть? Японскую…
Они танцевали, прижавшись щекой к щеке, и Катя шептала ему срывающимся голосом:
— Андрюша… Андрюшенька, милый… Я знаю, что поступаю ужасно… Но мне всё равно…
— Катя, я… — Ему пришлось собрать все силы чтобы произнести эти слова. — Я тебя люблю…
— Поцелуй меня…
Он нашёл губами её губы. Они больше не танцевали, просто стояли и целовались, не в силах оторваться друг от друга…
— Андрюша, подожди… — чуть отстранилась от него Катя, когда песня закончилась. — Пойдём, сядем. Можно мне ещё немножко вина? Я… — она смущённо взглянула ему в глаза. — Только не смейся надо мной, ладно?.. Дрожу, как перед экзаменом…
Она толкнула его в кресло. Неловко съехала через подлокотник к нему на колени, ухватившись, чтоб не упасть, рукой за шею… Андрей тоже чувствовал себя неуверенно, не очень-то представляя, как действовать дальше. Он обнял её за талию, прижал к себе. Придержал другой рукой, чуть выше края юбки — чтоб она смогла выпрямиться, сесть поустойчивей…
— Кать, а вот знаешь, чего я больше всего боюсь? — постарался он скрыть за шуткой своё собственное замешательство. — Что всё это мне только снится. И ты сейчас подойдёшь, да ка-ак треснешь указкой по парте. «Кузнецов, немедленно дневник мне на стол! И завтра — родителей в школу.»
— Ах ты, бесстыдник! — ласково тюкнула она его пальцем по носу. — Такие неприличные сны смотреть. Да ещё и про учительницу. Да ещё и прямо в классе. И вообще, молодой человек, что это вы растыкались тут? Мы с вами на брудершафт не пили пока. Хотя это-то как раз легко исправить…
Скрестив руки, они допили остаток вина в стаканах и опять начали целоваться. Сквозь тонкую ткань блузки Андрей чувствовал тепло её тела. Дурманящий, терпкий немного аромат «Красной Москвы» кружил голову… Рука скользнула с плеча, замерла на мгновение на дрогнувшем под прикосновением пальцев бугорке ключицы… Утонула в шёлковых волнах наглаженных рюшей…
Катя откинулась назад, дыхание её участилось.
— Расстегни… — попросила она шёпотом, не открывая глаз. — Или ты хочешь, чтоб я сама?..
Катя плакала. Сидела на краю растерзанной постели и тихо всхлипывала, размазывая по щекам слёзы.
— Катенька, Катюш, не плачь, — безуспешно пытался успокоить её Андрей. — Что с тобой? Это я виноват?
— Н-нет… — с трудом выговорила она между всхлипами.
— А что тогда? Всё же хорошо было… Ты… пожалела?..
— Нет, Андрюшенька, что ты… нет… Но я же… — Катя глубоко вздохнула, стараясь остановить слёзы, — я же знаю, как это кончится. Очень скоро и очень плохо. Мы никогда… — она опять разрыдалась.
— Кать, ну не плачь, — обнял он её. — Что ты говоришь. Ничего никуда не кончится. Ты меня любишь?
— Люблю…
— И я тебя люблю. Значит, всё у нас будет замечательно, не плачь. Ну пожалуйста.
— Кто-нибудь узнает… — она продолжала всхлипывать. — И это будет конец… Меня выгонят из школы… А что будет с тобой… Лучше б правда утопилась тогда к чёрту…
Андрей замолк и лишь через несколько секунд очень тихо спросил:
— Кать, ты, что, серьёзно?..
— Не знаю… Да нет… нет, конечно… Но согласись, тоже был бы выход…
— Кать, ну что ты такое говоришь! Как о таком вообще можно думать? Всё у нас с тобой будет как надо — вот увидишь! Ну, поцелуй меня.
Она судорожно обхватила его руками за шею и прижалась губами к губам.
— Видишь? Всё опять хорошо. Катя, ну улыбнись, — Андрей целовал её щёки, слизывая с них слёзы. — Хочешь, я тебе ещё вина налью?
— Нет, спасибо, не надо пока, — она вытерла глаза и грустно улыбнулась, отрицательно мотнув головой. — Но даже если нас и не застукают, что это будет за жизнь? Скрываться ото всех, врать…
— Но это же не навсегда. Придумаем что-нибудь. А потом мы уедем — туда, где нас никто не знает. И всё будет отлично. Честное пионерское!
— Андрюша, но я же на шесть лет тебя старше. Шесть лет! Ты вдумайся… Сам же меня «старушкой» назвал. На нас будут пальцем показывать…
— Никто ничего не будет. И, во-первых, не на шесть, а всего лишь на пять — двадцать семь дней не считаются. Во-вторых, это в шутку было. Ну а в-третьих, что такое пять лет? Вот был бы я тебя на пять лет старше — ты бы из-за этого так же убивалась?
— Нет, конечно… Но это ведь совсем другое дело.
— Никакое не другое, то же самое. У нас в стране женское равноправие или что? Женщины, кстати, живут дольше — я читал. И как раз на столько примерно, — Андрей поднёс её руку к губам и начал один за другим целовать пальцы.
— Хочешь сказать, мы с тобой умрём в один день? — уже не так грустно улыбнулась она.
— Ну, до этого пока далеко. А сейчас давай лучше ещё потанцуем.
— Вот прямо так? — развела Катя руками. — Ну, давай… Постой! А может, к морю пойдём? Когда ещё пикник устраивать, как не сегодня?
— Пошли! — Андрей взглянул на часы. — Двери уже заперли, никто не заметит.
— Ну ты собирай тогда сумку — а я пока волосы уложу. Не шапочку же по такому случаю надевать.
— Кать, а можно, ты жемчуг оставишь?
— Не потеряем? А, сколько той жизни! Какая русалка без жемчуга!
Андрей заткнул пробкой на четверть уже пустую бутылку и сунул её в сумку. С сомнением покрутив в руке стакан, поставил его на место. Термос с остатками кофе, фрукты, несколько кассет… Спички! Хорошо, что Сергею не отдал тогда, вместе с сигаретами…
За неделю в их гроте ничего не изменилось. Поперёк входа всё ещё можно было разобрать надпись иероглифами: «tachiiri kinshi» — «посторонним вход воспрещён». Похоже, об этом месте и правда никто не знает… Пока Андрей разводил костёр из плавника, Катя успела накрыть на «стол», приспособив под него широкий обломок доски.
— О! Чего я нашла, — с торжествующим видом воскликнула она, порывшись в кассетах. — Кем, говоришь, я у твоих инопланетных дикарей буду?..
Озарив небо фейерверком искр, костёр наконец разгорелся. Катя поднялась на ноги и её ломанная тень заметалась по иссечённым расщелинами скалам. «I’m your Venus, I’m your fire at your desire…» — пропела она под магнитофон одними губами. Сарафан плавно соскользнул с её
