Лео, загружали в огромную топку целые бревна. На этом кончался первый этап, необходимо было ждать, пока не раскалится нужным образом печь — а на это требовались сутки.
Естественно, все начальство временно исчезало, оставались лишь инспектор, мастер, духовенство, которое молилось беспрерывно: "Нет мощи и силы, кроме Аллаха", ну и, естественно, рабочий люд.
Казалось, сама башня начинала раскаляться, горячий воздух жег легкие. Становилось и голому жарко. Литейщики и рабы-истопники почти полностью раздевались и пребывали лишь в штанах, шлепанцах и толстотканых нарукавниках.
Наконец, наступал ответственный момент: начальство возвращалось, пушечный мастер приказывал закладывать металл в огромный котел и позже приглашал духовенство кидать в начинавшую кипеть массу золотые и серебряные монеты.
Одни рабы ворочали в чане металлическими шестами, промешивая субстанцию, в то время как другие вновь заталкивали бревна в топку. Всеобщее вставание означало, что осталось полчаса до открытия задвижки, за чем тщательно следил упомянутый выше хронометрист.
Имам со своими подчиненными произносил усиленное моление, потом хронометрист давал сигнал, и двое на сей момент главных действующих лиц — мастер и главный литейщик, — благоговейно брали багры с крюками, торжественно подходили к задвижке и синхронно отворяли ее. Освобожденный металл начинал свой бег по желобам к глиняным литейным формам. Духовенство меж тем резало жертвенных баранов по обеим сторонам печи.
Для отливки большого орудия требовалось полчаса, для меньших — соответственно, меньше времени. Не слишком много, но вспомните, сколько времени уходило на подготовку! Именно поэтому турки отливали пушки, что называется, конвейером. Когда заполнялась одна форма, поток металла преграждали массой маслянистой глины и умело перенаправляли на заполнение следующей формы. В итоге — новый урожай смертоносных орудий, порой огромных, с арабской вязью молитв на хищных рылах.
Высшим классом являлась гигантская сборная бомбарда. Не видя, невозможно поверить в существование подобных чудищ, когда одна часть ствола, приблизительно в две пятых длины, словно болт с резьбой, ввертывалась во вторую — однако подобный монстр пятнадцатого века дожил до нашего времени, хранится в Великобритании, около Портсмута, в музее форта Нельсон, и называется "Дарданелльская пушка".
Если кого интересуют размеры — пожалуйста. "Базилика", главная пушка венгерского мастера Урбана, служившего туркам при осаде Константинополя в 1453 году, имела в среднем следующие тактико-технические характеристики. Длина — порядка 8—12 метров; вес — около 32 тонн; диаметр ствола — порядка 75–93 см. Это чудище метало ядра весом порядка 540–590 кг и диаметром около 73–91 см. Дальность полета ядра — примерно 2 км. И после каждого выстрела требовался час на охлаждение бронзы, из которой это орудие было отлито.
Подобные пушки отливались в основном на литейном дворе Топхане в тогдашней турецкой столице, то есть в захваченном Константинополе. Однако чуть позже турки, чтобы не таскать их с собой по Европе и Азии, отливали эти орудия прямо на месте своей новой осады. К пушкам меньшего размера это правило применялось давно, еще при отце султана Мехмеда — Мураде Втором.
Но вернемся пока в Алаийе, где успешно завершилась очередная плавка. Возносились всеобщие молитвословия Аллаху, выплачивались премии и подарки, все гуляли. Получали свою порцию бузы и рабы — истопники и литейщики, — порадоваться, что на этот раз никто не погиб, а ведь жертвы случались.
Свидетелем одной из катастроф стал и Торнвилль, отработавший в литейном заведении уже несколько месяцев. Глиняная форма треснула, и раскаленный расплавленный металл фонтаном брызнул из трещины, тут же ее расширив и прорвав форму окончательно, словно бурный поток — плотину.
Чад, дым, истошные вопли вкупе со зловонным запахом горелого мяса, безумное блеяние жертвенных баранов, безуспешная попытка мастера задраить задвижку, кончившаяся его гибелью… Рабы судорожно кидают масляную глину, кто-то вновь пытается закрыть задвижку, огненная река продолжает разливаться, испепеляя людей, падающих в нее…
Над арсенальной башней медленно, но верно поднимается черный дым, оповещая о произошедшем несчастье. По указу караульного туда спешит пожарная команда. Еле-еле передвигаясь, выходят наружу немногие уцелевшие. Среди них — Лео. Гремя цепями, он в изнеможении припал к фонтану с ледяной водой: "Страшно!.. Смерть смерти рознь, но вот так, словно ошпаренный поросенок…"
То ли нервное потрясение, то ли ледяная вода после адской жары привели к сильной лихорадке. Несколько дней Лео был между жизнью и смертью, потом его отходили в специальном отделении больницы, предназначенном для неверных.
Литейное производство пока восстанавливалось. Рыцаря и еще некоторых выживших, но легко пострадавших и посему не способных к восстановительному труду в арсенале истопников, чтоб рабочий скот не простаивал, отправили на уборку хлопка за пределы города, где-то в паре дней пути от Алаийе. Кажется, наступал благоприятный момент для побега!
Цепи, эти проклятые цепи, до крови стиравшие кожу, — днем они оставались только на ногах. Потому и бежать надо было днем!
Два дня ушло на обдумывание и подготовку. Юноша сэкономил хлеб, налил воду в небольшую сушеную тыкву.
Затаиться в хлопчатнике не составило особого труда. Лео начал пробираться и нарвался на товарища по несчастью, но тот не выдал — только поглядел на него печальными глазами и еле уловимо сделал знак креста, будто благословляя на побег. Зато надсмотрщик заметил, загалдел.
Тут Лео, словно заправский хищник, силы которого удесятерила долгими месяцами накапливаемая ненависть, кинулся на турка и, быстро свалив, задушил голыми руками. Отобрав у обмякшей жертвы нож и плеть, раб опасливо продолжил путь к свободе. Главное — выйти к морю. Там уж как-нибудь, если надо будет, отсидится, переждет, но попадет на христианский корабль. Можно украсть лодку и постараться доплыть до Кипра. Карты не было, но, по расчетам Лео, Кипр должен был располагаться почти напротив Алаийе. "Если море спокойно, то доплыть можно, — думал Торнвилль. — Сейчас надо покинуть хлопчатник и затаиться до ночи".
Прикинув днем по солнцу, в которой стороне расположено море, весь вечер и ночь Лео шел не таясь. На рассвете следовало бы схорониться до следующей ночи, но уж больно велико было искушение — казалось, уже чувствуется морской ветер… "Рано, — думал Лео, — можно еще часок пройти, пока солнце окончательно не взошло, по лощинам, по лесу… Все ближе к цели".
Может, план и удался бы, если б в это самое время последний караманский бей Касым не совершал набега из своих горных крепостей на окрестности Алаийе. Его дикие всадники в лохматых одеждах, возвращаясь к себе с добычей и оставя позади смерть, пожар и разрушение, приметили в тусклом предрассветном мареве неловко крадущуюся фигурку оборванного бородача.
Кони пустились наметом, хлестнула петля аркана. Лео бился, извивался, безумно хрипя и вращая глазами. Но что поделаешь — петля давит все туже, аркан тащит, направляемый умелой
