темно. Число «11» побледнело и стало совсем тусклым в свете подъездных ламп. Коричневые стены были спокойны и, как им подобает, не двигались. Жизнь все так же оставалась неподвижной. Не считая беспокойных снежинок за окном, которые пустились в свой первый поход в пустующий вечерний город. Долгое время я не видел снег. И вот он наконец, что ему не свойственно, грел меня.
За одной из дверей запел Том Уэйтс. Я стоял у окна и наблюдал, как безумная белая армия несется к земле, сливаясь с грязью. Людей, на удивление, было мало. Я закурил. Прошлое осталось где-то внизу. Там же, куда падали снежинки, в самой грязи. Откуда шел снег? Откуда-то с небес. Они возникали из незримых, но огромных облаков. Что там было – неизвестно. Я мог сделать лишь одно – приблизиться к небу на каких-то четыре метра, которые занимали последние ярусы хрущевки. Приблизиться, чтобы мне стало хоть немного виднее то место, откуда беспечно спускалось белое полчище. И пусть это было невозможно, я должен был идти.
Я кинул бычок в окно:
– Эта сигарета тоже уже в прошлом, – отметил я. – забавно.
Я закрыл окно и медленно поплелся к двенадцатому этажу. Теперь только он отделял меня от выхода на крышу. И я шел, наполненный спокойствием и странной гордостью.
Последний этаж. Каждый раз, поднимаясь на самую доступную мне вершину, я ощущал особенное предвкушение. Поначалу я сгорал от нетерпения и рвался на крышу. Впоследствии я залезал наверх и с неохотой думал о том, что поход на крышу повторится еще много раз, и не принесет ничего необычного. Но все же на нем я всегда чувствовал, что впереди меня что-то ждет.
Полы последнего этажа были покрыты новой белой плиткой, которую все-таки успели истоптать безжалостные грязные ботинки. Стены были украшены мишурой, которая сворачивалась в интересные узоры. Зеленые, золотистые и красные змейки вились вдоль каждой стенки. На одной из дверей висели снежинки из бумаги. Около другой стояла коляска. Слева от двери на балкон стояла небольшая елка. Она тоже была украшена разными игрушками, дождиками, мишурой, снежинками и вообще всем тем, что смогли найти щедрые соседи. Здесь царила атмосфера праздника, единения, семьи. Пусть и понятно было, что собой представляет этот подъезд целиком. То, что я видел не похоже на праздник, скорее на рядовую пьянку длинной в жизнь, где есть место как угару, так и циррозу. Но здесь и впрямь было тепло и уютно.
Лестничная клетка была отражением того, что происходило на улице. Так же люди утаптывали белое полотно, так же на бездушных декорациях появлялись украшения, и так же было пусто, словно в заброшенном театре. Все подталкивало меня к тому, чтобы покинуть этот оплот семейных ценностей. Терпение заканчивалось, а желание наконец ступить на мокрое прорезиненое покрытие крыши становилось все сильнее.
Я подошел к лестнице, ведущей на крышу. Поднявшись к плотной железной двери, за которой находилось техническое помещение, я еще раз оглядел этаж. «Ну, вот и все. Пора прощаться» – подумал я и дернул ручку двери. Она мне не поддалась. Я дернул вновь и в голову начали закрадываться мысли о том, что все было напрасно. В голове мгновенно сменялись паника и здравый смысл. Я думал о том, что ее просто заклинило и тут же мысль менялась на то, что в этом и заключался весь мой путь.
Отбросив глупые оправдания, я спустился к лестничной клетке и уселся на ступеньку. Настолько ли сильно было мое желание подняться туда? Или это была необходимость? Или же я мог просто бросить все и пойти по своим делам? Меня мучала лишь та мысль, что ради похода на крышу, я от многого отказался. Я не остался с Юной тогда. Я потревожил воспоминания Елены Матвеевны, только потому что мне нужно было подняться. Я был на той вечеринке и вновь попрощался с Юной, только потому что мне нужно было подняться на эту треклятую крышу.
Черт побери, это была безумная затея. Ведь я не знал, что крыша закрыта. С другой стороны, можно было предположить это. Я совершенно потерялся в мыслях о том, что же делать дальше, как услышал звук открывающейся тяжелой двери, той самой, ведущей на крышу. Оттуда вышел странного вида мужчина. На вид ему было около тридцати. У него были взъерошенные волосы и разбитое лицо. Он был в старых рваных джинсах и широкой черной рубашке. Поверх на нем было грязное длинное пальто, чем он сразу же напомнил мне бездомного.
– Шолом. А ты чего здесь? – спросил он меня, закрывая дверь.
– Шолом. А я, собственно, хотел попасть на крышу.
– И что ты там забыл?
– Честно говоря, я просто хожу по крышам время от времени. И вот решил наведаться.
– Ты суицидник, что ли?
– Нет, – я замялся, вспомнив о том, как приходил сюда. – мне просто нужно на крышу.
– Или ты подворовываешь там что-то?
– Что там можно подворовывать? – спросил я с недоумением.
– Ты заходил в техническое помещение?
– Нет, там я не был. Я же говорю, я на крышу.
– Смотри мне.
– Ну так что, не могли бы вы открыть дверь?
– Мог бы.
– Откроете?
– А ты мне поможешь?
– Чем? – с недоверием спросил я.
– Сигарета есть?
– Есть, – я достал сигарету.
– Не здесь. Пошли ко мне.
– Зачем?
– Боишься, что ли?
– Это странно, мужик. Ты зовешь меня к себе домой, а у нас даже первого свидания не было.
– Смешно.
– Нет, серьезно, зачем домой?
– Да не бойся ты, я просто хочу покурить, а бутылка у меня дома.
– А, это покурить.
– Ага, – безучастно ответил он. – будешь?
– Нет, спасибо.
– Как знаешь. Тогда пойдем.
Мы вошли в квартиру. В прихожей стояла одна пара старых ботинок. На вешалке не было ничего, кроме шапки, шарфа и одной пары перчаток. В целом, у него был довольно скудный гардероб. Проходя мимо комнаты на кухню, я краем глаза приметил на столе старую пишущую машинку «Erica» и тонну сигаретных окурков, вываливающихся из пепельницы. Я не успел рассмотреть убранство, но этого мне хватило, чтобы понять, что этот человек живет один.
Кухня была пуста. На столе не стояло ничего, кроме пустой бутылки водки и двух фантиков от конфет. На плите одиноко кипел чайник, а около него стояла единственная кружка. Посуды в раковине не было, как и в полках. Это я понял, когда гостеприимный хозяин начал наливать мне чай в свою единственную кружку.
– Чай только черный есть, – обратился он ко мне. – ты не против?
– Без проблем.
– Ну и хорошо, – он посмотрел
