давая дышать. Виола шмыгнула носом. Ладно, что сделано, то сделано, этого не изменить. Пускай Бьорн и защищал ее по дороге сюда, но теперь все кончено — они по разные стороны баррикад. С ярлом придется разбираться самой, и лучший способ — это как можно скорее отсюда сбежать.
Искупавшись и вымыв голову, Виола облачилась в чистую рубаху и серый шерстяной сарафан. Ей не то что бы сильно полегчало, но, по крайней мере, перестало тошнить от самой себя.
Она подошла к двери и выглянула наружу. Бьорн, раздевшись по пояс, колол дрова. Литые мускулы, увитые орнаментами татуировок, напряженно бугрились при каждом взмахе топора. Виола с досадой отвела глаза. Мерзавец и лживый негодяй, а она, как дура, поддалась его обаянию. Ну уж нет! Больше такого не повторится!
— Уже помылась? — спросил он, заметив ее на пороге.
— Да, — буркнула она.
— Тогда идем завтракать.
Воткнув в колоду топор, он взял висевшую на плетне рубаху и надел ее. Они вошли в дом.
На завтрак была пшенная каша, щедро сдобренная топленым маслом, ржаной хлеб и кислое молоко.
— Что будем делать сегодня? — поинтересовался Бьорн, когда они покончили с трапезой.
— Мне все равно, — безразлично сказала Виола.
— Прогуляемся?
— Как хочешь.
Бьорн поднялся из-за стола.
— Тогда пойдем, я покажу тебе Рюккен.
Виола равнодушно пожала плечами. Почему бы и нет? Может, удастся придумать, как отсюда сбежать?
Сегодня было холоднее, чем вчера, и, несмотря на яркое солнце, студеный ветер с заснеженных гор вынудил поплотнее запахнуть шерстяную накидку.
Сначала они прошлись до ворот. Массивные, обитые железом створки были заперты на огромный засов. На сторожевых вышках Виола заметила стражников в кольчугах и начищенных до блеска шлемах.
— Они всегда тут стоят? — поинтересовалась она.
— Угу, — кивнул Бьорн.
— И даже ночью?
— Ночью мы удваиваем караул.
Черт! Виола раздосадовано закусила губу. Наверное Бьорн затем и привел ее к воротам, чтобы показать, что отсюда не убежать.
После этого они спустились по улице к озерной пристани. По берегу были разбросаны утлые хижины, чьи жители занимались насущными делами. Мужики чинили и конопатили лодки, дети перебирали снасти, а женщины в грязных передниках потрошили рыбу. Повсюду висели рыбацкие сети, на деревянных стойках сушились белобрюхие тушки, а земля вокруг них серебрилась от россыпей чешуи.
Среди приземистых лачуг выделялся один дом — большой и добротный. На крыльце стояла женщина, чей вид сразу привлекал к себе внимание. В отличие от остальных хейдеронок, ее рыжие волосы не были заплетены в косу или убраны под платок, а растрепанными космами свисали на плечи. Вырез кричаще желтого платья доставал чуть ли не до пупка, а ложбинку между пышных грудей прикрывали несколько рядов аляповатых бус.
Ее лицо показалось бы вполне миловидным, если бы не вульгарный макияж: густо начерненные глаза, щедро нарумяненные щеки и кроваво-алый хищный рот.
Завидев Бьорна, незнакомка до ушей расплылась в улыбке.
— Бьорн, солнце мое, что-то ты давненько ко мне не захаживал, — томным голосом проворковала она. — Совсем позабыл несчастную Гритту.
Виола удивленно посмотрела на своего спутника.
— Да вот, все как-то недосуг, — смущенно пробормотал тот.
— Я смотрю, ты подружку себе завел. — Гритта кивком указала на Виолу. — Хорошенькая. Познакомишь?
— Это не подружка, — сказал Бьорн.
— А кто?
— Работа.
«Работа!» Вот козел! До одури захотелось треснуть его по башке.
Бабища насмешливо подняла нарисованную бровь.
— Ну что ж, тогда не буду отвлекать. Заходи, как захочешь отдохнуть… — она с ног до головы смерила Виолу оценивающим взглядом, — от «работы».
Виола чуть не задохнулась от возмущения. Да что эта коза драная себе позволяет! Она открыла было рот, чтобы сказать какую-нибудь гадость, но Бьорн схватил ее за локоть и потащил прочь.
— И что это было? — злобно прошипела она, когда они завернули за какой-то сарай.
— Где? — Бьорн, похоже, решил притвориться дурачком.
— Что это за размалеванное чучело?
— Ты о Гритте? Женщина как женщина. Вдова.
— Так ты у нас, значит, утешитель несчастных вдовушек?
Бьорн скрестил руки на груди и измученно привалился к стене.
— А тебе что за печаль? Жене я не изменял, а как ее не стало… ну да, захаживаю к Гритте время от времени. У мужчин, знаешь ли, есть определенные потребности.
— Так сходи, удовлетвори свои потребности! — с неожиданной яростью выпалила Виола. — Чего же ты ждешь?
— А вот и сходил бы, — буркнул он, — да ярл велел не спускать с тебя глаз.
— Как же я забыла, — ядовито бросила она, — ты же его верный пес. Прикажет охранять — ты охраняешь, прикажет целовать — ты целуешь…
Не успела она договорить, как Бьорн схватил ее за плечи и рывком припечатал к стене.
— Нет, — выдохнул он, прислонившись лбом к ее голове. — Я целовал тебя не поэтому…
Его грудь тяжело вздымалась и опускалась, а глаза потемнели, как проталины на снегу.
У Виолы пересохло во рту.
— И почему же? — полушепотом выдавила она.
— Мне так захотелось, — низким хриплым голосом проговорил он, и у нее подкосились колени.
Нет! Больше она на это не купится! Виола повернула голову набок, отстраняясь от его губ.
— А потом тебе резко перехотелось, и ты отдал меня своему ярлу, — хлестко бросила она и отшвырнула его руки со своих плеч.
Бьорн шумно сглотнул, а затем вдруг со всего размаху долбанул кулаком по стене, взорвав прогнившую доску брызгами щепок. Виола вздрогнула от неожиданности.
— Я не мог по-другому, — с горечью сказал он. — Ты знаешь, что такое присяга?
— А мне какое дело?
— Когда новый ярл принимает власть, — тихо промолвил Бьорн, — мы клянемся на священном камне, что будем верны до последнего вздоха. Присяга скрепляется кровью, и нет более тяжкого преступления, чем нарушить ее. Клятвопреступника изгоняют из общества и лишают всех прав. Каждый может убить его и не понести за это наказания. А еще это великий грех, за который весь род до скончания веков будет проклят богами. Поэтому, ты права, Виола, я — цепной пес Сигизмунда, и ничего не могу с этим поделать.
Она молча смотрела на него, не зная, что на это ответить. Сказанное не оправдывало его поступок, но, по меньшей мере, объясняло собачью преданность Сигизмунду. Было крайне глупо ожидать, что Бьорн выступит против своего господина. Да, вчера он мог бы просто уйти, но еще неизвестно, как бы все тогда обернулось.
Бьорн, поморщившись, резко втянул воздух сквозь зубы: видимо, ушибленная рука начала сильно болеть. Он поднес ее к глазам, чтобы рассмотреть поближе, и Виола увидела, как на стесанных костяшках выступает кровь, пропитывая побелевшую разбитую кожу красными прожилками.
Она достала из кармана платок.
— Надо перевязать.
— Да
