где Грета?
— Внутри, — повторяет он, и плечо его трясется в судороге, — мы всё знаем, Бусси все рассказала, вы злонамеренно ее оставили, вы клятвопреступник, вы позорно не исполнили свой врачебный долг, вы убийца, я тогда подозревал это, я искал доказательства, Бусси любит меня, она во всем призналась мне, суд выведет вас на чистую воду.
Моя рука хватает его за грудь, он отступает на шаг назад:
— Оставьте, все бесполезно, Бусси меня не интересует, я разыграл перед ней комедию любви, чтобы разоблачить вас, теперь я все знаю, мне этого довольно, я обо всем рассказал Грете, она принадлежит мне, я люблю только ее, она все знает, от волнения она потеряла сознание, у нее кровотечение, ребенок, она не хочет растить злодеев, если она умрет, то к лучшему, с убийцей и клятвопреступником ее ничто не связывает.
Кричал ли я, пошла ли кровь из моих глаз, был ли там молоток или просто какой-то брусок, ничего этого я не помню, я почувствовал тяжесть в руке, рука сжалась, замахнулась горячо и высоко и врезала ему прямо в лицо, он рухнул на пол, падение было ужасное, кровь хлынула из левого глаза и левого уха, я переступил его, я у двери, резко толкаю ее, я в комнате, Бусси бледная от страха и кричит, какое мне дело до Бусси, на кровати лежит она, лежит Грета, она умерла?: губы белые, глаза неподвижные, большие, широко раскрытые, смотрят на меня, куда они смотрят, что у меня в руке, я роняю инструмент, он все еще был у меня в руке, он с грохотом падает на пол, я опускаюсь на колени у ее постели, из последних сил она поднимает дрожащую прозрачную руку, она защищается, хочет меня оттолкнуть, нет, нет.
— Грета! — кричу я вне себя. — Это все неправда, я тут ни при чем, ведь я не я, это не я сделал, я не убийца, тогда не был, тогда это сделал другой, меня это не касается, пусть он сам с этим разбирается, я люблю только тебя, этого я убил ради тебя, я тебя не оставлю, ты моя женщина, я ношу его имя, я и сейчас убил, только потому что ношу его имя, потому что он убийца, не я, он клятвопреступник, не я, он преступник, не я, но люблю тебя я, несмотря ни на что, люблю тебя именно я, я из самой своей сердцевины, самой сутью, самой душой, не отталкивай меня, не покидай меня, не теперь, теперь ты знаешь мою тайну, мне не хватало мужества признаться тебе, я трусил, а теперь слишком поздно, теперь человек мертв, это произошло само собой, я не виноват, разве может это понять вот такая тварь, но ты, ты поймешь, ты должна понять, пес все понял с самого начала, спроси его, он один все понял, теперь он тоже мертв, лежит где-то в темноте, он тоже меня простил, он не будет меня ненавидеть, но ты, ты должна жить, я уже столько всего потерял, я все хотел и хотел чего-то, вырваться из себя, не получилось, это несправедливо, я мог бы закричать, почему этот офицер, а тот богач, а я пролетарий, нет, я и то и другое, я образованный, я врач, я требую свою судьбу, требую свое счастье, но и здесь полно страданий, полно мучений, что одно, что другое, оно того не стоит, что я получил, у каждого есть своя жизнь, неважно в какой раме, каждый принимает ее и проживает до дна, в конце концов это всегда лишь часы, лишь один человек, Грета, я не отпускаю тебя, я не могу тебя отпустить, не сейчас, никогда!
Ее кровь текла и текла, две жизни тонули вместе, я ведь был врачом, мог бы, наверное, остановить кровь, но у меня уже не осталось сил, я лишь следил за каждой черточкой ее лица, любит ли она меня еще, верит ли мне, прощает ли меня, один раз ее рука дернулась ко мне, вдруг все показалось таким знакомым, я когда-то видел такую руку, я когда-то был счастлив в тот час, чего же еще ждать, лицо ее все бледнело и бледнело, блеск ее глаз угасал и угасал, по телу пробежала едва заметная дрожь — и все было кончено. Я вышел из комнаты, я не оборачивался, бледная Бусси стояла рядом и хотела меня остановить, опять женщина стояла у кровати, но она была мне чужая, я уже почти не помню ее голоса……
И вот теперь я здесь, господа судьи, делайте со мной что хотите, мне все равно, требуйте чего хотите, только… имя, паспорт, да, он должен быть при мне, он здесь, в кармане, в пиджаке на сердце, чего же вы хотите, почему вы мне не верите, вот он, возьмите, это единственное, что я еще могу отдать, и это… что со мной происходит, что я делаю, разве не седые у меня волосы, кожа не желтеет, я чувствую такую усталость, больше не могу стоять прямо, как будто на меня камни давят, трехпудовый груз, который я больше не могу удержать, это же… земля, я чую землю, я лежу под землей, я задыхаюсь, помогите же мне, я такой дряхлый, я больше не человек, я вообще не здесь, рядом со мной стоят кресты, кресты, земля черная, мины еще прилетят, а я уже давно лежу в земле, я обрел покой, я обрел покой.
Эрих П. Моссе
Взгляд назад
Если память мне не изменяет, это вечно немного сердитый морализатор Ибсен писал:
Жить — это значит все снова С троллями в сердце бой. Творить — это суд суровый, Суд над самим собой[2].
Я не вижу резко очерченных разграничений в этом определении. Будь то писатель или нет, каждый проклят — или благословен — вести бой с призрачными пузырями, поднимающимися из темных бурлящих вод его бессознательного. Фрейд выразил это лучше, более холодно и трезво: критическое “Я” состоит в вечной борьбе
