Насей раз, подумал Аллейн, меня и вправду ожидает отповедь, – однако он сноваошибся, ибо после ничего хорошего не предвещавшего молчания Громобой сказал:
–Это не очень удобно. Люди, не занимающие официального положения, на расследованияподобного рода не допускаются ни под каким видом. Да и разбирательства нашиникогда не бывают публичными.
–Я даю тебе слово, что оно и на этот раз публичным не станет. Уипплстоун самаскромность, я готов за него поручиться.
–Готов?
–И готов, и ручаюсь.
–И прекрасно, – сказал Громобой. – Но только никаких Гибсонов.
–Договорились. И все же, почему ты так взъелся на бедного Гибсона?
–Почему? Сам не знаю. Может быть, потому, что он такой здоровенный.
ОгромныйГромобой поразмыслил с минуту.
–И такой бледный, – объявил он наконец. – Он очень бледный. Ну очень.
Аллейнсказал, что по его сведениям все обитатели дома уже собрались в бальной зале.Громобой ответил, что отправится прямиком туда.
Что-тов его повадке напомнило Аллейну театральную знаменитость, готовящуюся выйти насцену.
–Как-то неловко получается, – задумчиво произнес Громобой. – В подобных случаяхменя должен сопровождать мой посол и мой личный “млинзи” – телохранитель. Нопоскольку один мертв, а другой, возможно, его убил, придется обойтись без них.
–Тяжелое положение.
–Так пошли?
Иони пошли, миновав одного из людей Гибсона в ливрее “Костара”. В холле ихподжидал, терпеливо сидя в высоком кресле, мистер Уипплстоун. Громобой, явно решившийвести себя подобающим образом, обошелся с ним очень милостиво. МистерУипплстоун произнес несколько безупречно составленных соболезнований по поводукончины посла, Громобой сообщил в ответ, что посол всегда тепло о нем отзывалсяи даже собирался пригласить его на чашку чая.
Гибсонанигде видно не было, однако еще один из его людей украдкой передал Аллейнусложенный листок бумаги. Пока мистер Уипплстоун и Громобой продолжалиобмениваться любезностями, Аллейн заглянул в записку.
“Нашлиревольвер, – значилось в ней. – Увидимся позже.”
IV
Бальнуюзалу заперли. Тяжелые шторы скрыли высокие окна. Мерцали шандалы, сверкалицветы. Лишь легкие ароматы шампанского, сандарака и сигаретного дыма указывали,что недавно здесь был праздник.
Бальнаязала обратилась в Нгомбвану.
Группангомбванцев ожидала на дальнем конце огромного салона, там, где в красномалькове красовался воинственный трофей.
Людейнабралось больше, чем ожидал Аллейн: мужчины во фраках, по-видимому игравшие впосольском хозяйстве важную роль – кастелян, секретарь, помощники секретаря.Имелось также около дюжины мужчин в ливреях и столько же женщин в белыхголовных повязках и платьях, а на заднем плане виднелась горстка младших слуг вбелых же куртках. Место, занимаемое каждым из присутствующих, явно определялосьего положением в домашней иерархии. В глубине возвышения стояли, ожидаяПрезидента, его адъютанты. А по сторонам от них замерли вооруженные гвардейцы вполном церемониальном облачении: алые мундиры, белые килты, девственно чистыегетры, мерцающее оружие.
Передвозвышением разместился массивный стол, на котором под львиной шкуройбезошибочно угадывались очертания человеческого тела.
Аллейни мистер Уипплстоун вошли в залу по пятам за Громобоем. Гвардейцы вытянулись вструнку, прочие замерли. Громобой медленно и величаво проследовал к возвышению.Он отдал приказ и невдалеке от погребального пьедестала поставили два стула.Громобой указал на них Аллейну и мистеру Уипплстоуну. Аллейн весьма и весьмапредпочел бы неприметное стоячее место где-нибудь в задних рядах, но делать былонечего, пришлось сесть.
–Записывать мне, наверное, нельзя? – прошептал мистер Уипплстоун. – И говоритьтоже.
–Придется запоминать.
–Вот так мило.
Громобойопустился в огромное кресло, уложил руки на подлокотники, выпрямился, приподнялподбородок, сдвинул ступни и колени – в общем приобрел сходство с собственнымизваянием. Глаза его, всегда отчасти налитые кровью, выкатились и вспыхнули,сверкнули зубы, он заговорил на языке, казалось, целиком состоящим из гласных,гортанных вскриков и щелчков. Голос его звучал столь раскатисто, что мистерУипплстоун рискнул произнести, не открывая рта, два слова.
–Описывает случившееся, – сказал он.
РечьПрезидента приобретала все больший напор. Он резко ударил ладонями поподлокотникам кресла. У Аллейна возникло впечатление, возможно обманчивое, чтонапряжение в зале еще возросло. Пауза, затем – вне всяких сомнений – приказ.
–Тот, с копьем, – на манер чревовещателя сообщил мистер Уипплстоун. – Привести.
Двоегвардейцев щеголевато вытянулись, промаршировали навстречу друг другу,откозыряли, развернулись и тем же парадным шагом вышли вон. Наступила полнаятишина. Отдельные звуки доносились только снаружи. Люди Гибсона, разумеется, иодин раз почти наверняка голос самого Гибсона.
Когдатишина стала без малого невыносимой, гвардейцы вернулись, приведя с собойкопьеносца.
Онтак и не снял ритуального наряда. Ножные и ручные браслеты его посверкивали насвету, посверкивало черное тело, черные руки и ноги. Впрочем, нет, подумалАллейн, не совсем черные. “Если бы Трой написала его, он оказался бы какимугодно, только не черным, – синеватым, чернильным, лиловым, даже красным там,где на тело ложатся рефлексы от ковра и от стен”. Копьеносец лоснился. Короткоостриженная голова сидела на стопке шейных колец, будто огромный кусокэбенового мрамора. Львиная шкура облекала его почти как льва. Аллейну бросилосьв глаза, что правую руку он держит присогнутой, словно бы просунутой в повязку.
Держасьмежду гвардейцами, он приблизился к столу. Здесь гвардейцы его и оставили –наедине с покойным послом и его Президентом, достаточно близко от Аллейна имистера Уипплстоуна, чтобы они могли ощутить запах масла, которым копьеносецнатер свое тело.
Началсядопрос. О чем идет речь, Аллейн по большей части догадаться не мог. Двое мужчинговорили очень негромко. Время от времени вспыхивали глаза и зубы, однакомощные голоса обоих оставались приглушенными, они сохраняли почти полнуюнеподвижность, пока копьеносец вдруг не ударил себя по основанию шеи.
–Рубящий удар, – выдохнул мистер Уипплстоун. – Карате. Вроде того.
Следомнаступила пауза, продлившаяся секунд восемь, а затем, к большому удивлению инеудовольствию Аллейна, Громобой заговорил, обращаясь к нему, хотя все ещепо-нгомбвански. Речь была недолгой, и закончив ее, Громобой кивнул мистеру Уипплстоуну.Тот откашлялся.
–Президент, – сказал он, – приказал мне спросить у вас, не могли бы вы рассказатьо том, что сами видели в шатре. Он также приказал мне перевести ваш рассказ,поскольку ему угодно, чтобы разбирательство происходило на нгомбванском языке.
