Книга Пока я здесь - Лариса Андреевна Романовская

На этот раз вышло без дежавю. Я уснула, забыв про свою способность… А внутри сна вдруг, неожиданно, проступило Захолустье. Сильный ветер в лицо с залива. И мама Толли сказала ласково:

– Дым, застегни пальто, продует…

Значит, я вместе с ней иду.

Как можно быстрее оглядываю её, себя, улицу…

Я в пальто, мама Толли тоже. Длинные тёмные пальто с капюшонами, из-под капюшона можно так смотреть, что никто не заметит твой взгляд.

Стало холоднее. Воздух острый, мокрый. Опавшие листья под ногами, под высокими, тесно зашнурованными рыжими ботинками. Мама Толли идёт не очень быстро, но лицо у неё такое, будто мы опаздываем. Не приветствует меня, не объясняет, почему мы так спешим… Значит, разберёмся на ходу. Спасибо, что не на бегу.

Мы свернули в переулок, поднялись по каменной лестнице. Впереди решётки и ворота парка. Или кладбища? Слишком много деревьев, непонятно пока.

Не угадала. Ни то, ни другое. За воротами кусты, деревья, клумбы. А ещё грядки, они реально на могилы похожи, в них столько всяких табличек натыкано, каждый цветочек учтён и подписан… Мы идём по широкой мокрой дорожке, шуршим гравием. Кругом ни души, деревья высокие, тоже мокрые все… Сворачиваем. И сразу видно дом под зелёной крышей, из рыжего кирпича, длинный, двухэтажный. Высокие окна снизу замазаны белым, как в больничном туалете.

– Это больница?

– Милосердный дом. Не бойся, капелька.

Мама Толли касается моего локтя. Останавливает.

Улыбается, поправляет на мне пальто, расстёгивает верхнюю пуговицу. И я понимаю: к моему платью приколот значок-капелька, на своём обычном месте. А само платье зашито, очень аккуратно… Я ведь так и не попросила у Тай нитку с иголкой, да и если бы она их и дала, так аккуратно не смогла бы.

– Не спеши. Не беспокойся. Всё получится, – непонятно говорит мама Толли.

И я сразу начинаю волноваться. Радостно, как перед спектаклем. Я понимаю, зачем мы здесь. Мы пришли помогать. Лечить теплом. Дарить людям эмоции.

Тяжёлые деревянные двери. Внутри длинный вестибюль, два ряда жёлтых колонн, как на платформе метро. Они украшены каким-то узором, кажется, на дверях был похожий. Зелёное на белом. Сердце и крест внутри капли. Между колоннами, как дежурная по платформе, ходит немолодая женщина в длинном тёмном платье, в руках у неё какая-то штука, типа чёток…

– Здравствуйте, сестра Айя.

– Здравствуйте, мать Анатолия.

Анатолия! Я не знала или забыла, что Толли – это не полное имя, а сокращение. Я тоже приветствую, шёпотом.

– Это Дым. Она сегодня мне помогает.

– Дым… Понятно. Добро пожаловать в дом милосердия.

Надо, наконец, спросить, что значит моё имя.

Но сейчас некогда. Сестра Айя ведёт нас мимо колонн. Сворачиваем в коридор, идём по лестнице. Потом опять коридор, длинный, с высоким потолком… По дороге никто не встречается. Сестра Айя молчит, перебирает чётки или что там у неё. Из какой-то двери крик младенца, как у Тай в квартире. Приоткрывается дверь. Сестру Айю окликают. Она просит прощения, заходит в ближайшую палату. Мама Толли оглядывается и жестом зовёт за собой. Всё непонятно и таинственно, как в самом лучшем сне.

Мама Толли шла очень быстро, только каблуки щёлкали. Я заторопилась, чтобы поймать её ритм. Было здорово так быстро идти, едва касаясь пола.

Мы распахнули высокие двустворчатые двери… Я заметила: над ними вилась дугой надпись, буквы с завитушечками, как в старинных летописях, похожи на больших ядовитых насекомых или на хищные цветы. Потому что название такое: «Отделение скорбных духом и разумом».

То самое место, которым меня пугала Тай.

Здесь тихо, светло и тепло. Стены в отделении скорби бледно-розовые, блестящие. Потолок сводчатый, коридор длинной-длинной аркой. По стенам этой арки, на равном промежутке, темнели двери, тёмно-розовые, каждая с маленьким круглым окошком, окошки изнутри задернуты коричневыми занавесками. Стёкла в окошках были очень толстые, поэтому занавески казались не матерчатыми, а металлическими, как в метро на барельефах.

Мама Толли долго стояла у одной такой двери, окошко распахнулось, было видно, что стекло точно как иллюминатор… В окошке появилось женское лицо, раздался негромкий радостный вскрик, потом они заговорили шёпотом, мама Толли вынула из сумки что-то, похожее на пудреницу или складное зеркальце, протянула женщине… Та забормотала радостно, как будто стояла теперь перед сияющим Экраном. Мама Толли ей велела тихо и строго:

– Успокойся! Так нельзя.

И женщина перешла на виноватое бормотание, а потом захлопнула окошко, задёрнула плотную занавеску.

Мама Толли не уходила, прислушивалась… Потом раскрыла сумочку, убрала в неё какую-то бумажку, наверное, записку…

И мы пошли дальше, несколько дверей миновали, потом опять задержались. Мама Толли велела мне пройти чуть вперёд, теперь я совсем ничего не могла расслышать, даже если бы и хотела.

Делать мне больше нечего! Я рассматривала стены. Сперва думала, что они облицованы мрамором, как в нашем метро. Потом поняла, что это дерево… Розоватые отшлифованные доски с разводами, следами сучков, древесным узором… Их было очень приятно гладить, они на ощупь лёгкие, мне казалось, что они до сих пор пахнут древесиной, смолой, лесом… Это было очень приятное ощущение, я бы хотела его Экрану передать…

Но тут хлопнуло окошечко в двери, возле которой сейчас стояла мама Толли. Тот, кто был внутри, говорил недовольно:

– За такую цену можно было дюжину купить!

– Покупай на здоровье! Кто тебе мешает!

Мама Толли заправила за ухо вьющуюся белую прядь, щёлкнула замком сумочки… Человек за дверью снова заговорил, мне кажется, я уже слышала этот голос…

– Ну хотя бы восемьдесят! На набережной семьдесят просили!

– А за заливом тридцать пять! Я знаю, – спокойно ответила мама Толли.

– Все знают! Людоеды! Наживаетесь…

– Пойдём отсюда, дочка!

Мама Толли отошла от двери, взяла меня за локоть. Нам вслед раздалось:

– Девяносто! Нету у меня больше! Нету!

– Денег нет, нечего и соваться.

Я никогда не слышала раньше таких интонаций у мамы Толли. Так Юра говорил, когда ко мне на набережной пристал тот странный. И там тоже были цифры. Тридцать пять, семьдесят… Цена? Вот этого, в зеркальце? Что там?

– Мать Анатолия, вы где?

За нами по коридору шла сестра Айя.

– Искали уборную… – улыбнулась мама Толли. – У вас после ремонта всё не так, а я по старой памяти сюда…

– Не в ту сторону свернули, я провожу. Пойдём скорее, все готовы, вас ждут.

– Девяносто!

Или послышалось? И голос… Кажется, тот мужчина на набережной, тот, кто привёл патруль. Это он был сейчас? Жалко, что тут нет нашей техники, чтобы заснять или записать на мобильник, потом сравнить… Не уверена совсем, его это голос или нет. Не знаю, как он здесь оказался и чего хочет. И не уверена, что хочу знать.

– Капелька, не отставай!

Комната с местным экраном и стульями