многого не знаю. Ну, так, расскажи.
Чижов не ожидал такой просьбы с её стороны, но после небольшой паузы, всё также глядя в окно, начал:
— Мне ту условку вообще ни за что дали. По дури, молодой был… Там разборки были ночью в парке, не знаю кто и чего не поделил, но чувака одного ножом порезали… А мы с пацанами как раз через тот парк шли, поддатые, из клуба, а там менты всё оцепили, ну мы под замес попали, в ментовку нас и загребли… Ладно, если б реально было за что! Обидно даже…
Он замолчал, всё также задумчиво глядя сквозь оконную раму куда-то вдаль. Катя, ожидая продолжение рассказа, нетерпеливо спросила:
— Ну, потом ведь и суд был? Если осудили, значит, всё же было за что? Суд-то по справедливости решает.
— "По справедливости", как же! — он не на шутку разгорячился и глянул на неё недовольно исподлобья, — Повесили мне левое дело. Нож складной у меня нашли, типо улика. А я нож всегда с собой ношу, и чё? — он хлопнул себя рукой по бедру, где находился карман, — Да и я, что — идиот что ли, давно б нож скинул, если б это я был!…и мы, главное, всю ночь в клубе туссовались, все подтвердить могут! Да только хозяин клуба слился, мол, не было нас там, малолеток не пускаем. За свою шкуру затрясся, с*ка. А ментам это как раз на руку, выходит, дома не был, у бабки не был, непонятно где шлялся, алиби нет, пьяный к тому же, и левак припаять можно! Главное — план выполнен, дело закрыто! Спасибо, хоть, наркоту ещё какую не подкинули, а то б и в колонию загреметь мог. Что им стоит, списать пару кило товара на левак, а самим на нем нажиться? Известная схема!.. А ты про справедливость… Ты ещё скажи, что мусора — стражи закона!
— …А что, разве не так?
Чижов посмотрел на Катю неистовым взглядом, выражавшим сильнейшую степень презрения и разочарования:
— Где? Где вас, учителей, только берут таких!? Да тебе в детском саду работать — не место с твоим-то наивным мышлением!
Он встал и взяв свою спортивную сумку вышел из класса.
А Катя, оставшись стоять одна посреди пустого кабинета, снова расстроилась, потому что разговор их в очередной раз не привёл ни к чему хорошему, только обострил их настолько разные взгляды на мир. Теперь она в общих чертах знала, за что Чижов получил условный срок, к счастью не за побои, как она привыкла думать, а просто по случайному стечению обстоятельств. Да, возможно, не всё было в этой истории по справедливости и по-настоящему он и не виноват, но её всё больше обезоруживало и смущало даже не это, а его противоречивая натура. Его грубый тон, в котором он только что говорил с ней, взгляд полный презрения… И этот человек может быть в неё влюблён? Да разве так себя ведут при — да хотя бы даже обыкновенной человеческой — симпатии? А она сама? Теперь она, если и могла допустить мысль о симпатии к нему, то только к той его половине, которая отвечала ей взаимностью. Вот этот второй Чижов, который то и дело пробивался наружу, с его обвинениями в её адрес и совершенно противоположным взглядом на жизнь, был ей чужим.
****
В юности Катя вела дневник, где записывала свои девчоночьи переживания, все подробности о том, как и где они пересекались с Ромой, тексты любимых песен и ещё много всего другого. Придя домой, она достала из полки стола новую тетрадь, с собакой на обложке. Её ей кто-то когда-то подарил, давно, ещё до переезда. И вот, наконец пришла и её очередь. Катя решила снова начать писать. О своих чувствах. О Чижове. Быть может записи помогут ей разобраться в нём, в её отношении к нему да и в себе самой?..
"А она излагает себя и эмоции письменно…" — вдруг промелькнула у неё в голове строка из песни Город 312.
— А это, кстати, идея! — прошептала Катя отложив тетрадь и, взяв в руки гитару, начала подбирать мелодию. Предстоял праздник весны в школе, и её ожидало очередное выступление по просьбе директора. А эта песня, казалось, была точно той, что надо. Про весну. И про них.
Глава 19
Это было первое мероприятие, которое проходило в обновлённом актовом зале, так много лет находившемся на ремонте. Спереди на подмостках сцены стоял рояль, стены были украшены возвышающимися до потолка изразцовыми печами и подсвечниками екатериненских времён, а на стене над сценой возвеличивался трёхметровый портрет самой Екатерины Великой.
Катя была восхищена новым залом и взволнована его размерами. Ряды обитых стульев начинали заполняться школьниками. Она сама заняла место в первом ряду, места которого были зарезервированы для педагогов. Катя, одетая в брючный костюм светло-сиреневого оттенка, оглянулась на ряды за спиной, в надежде увидеть среди учеников Чижова. Песню, которую она собралась сегодня спеть, она подготовила для него. Среди сотен перемещающихся лиц, однако, было нелегко найти кого-то конкретного. Она повернулась обратно, села ровно лицом к роялю и выдохнула. До последнего момента она не была уверена, не слишком ли смело с её стороны спеть именно эту песню, и чем ближе подходило время её выступления, тем больше она волновалась и нервно переминала холодными пальцами свои ладони. И ей всё больше хотелось, чтобы Чижова и вовсе не было на этом концерте и он не услышал её выступления.
Но он пришёл.
Уже тогда, когда Катя стояла с гитарой на сцене поправляя микрофон перед выступлением. И оказался он тут как бы совсем случайно, как будто проходил мимо после тренеровки и решил заглянуть в зал — в трениках, кроссовках и с жевачкой во рту. И он нахально сел на её же место в первом ряду, прямо перед сценой. И это было ещё не всё. Хотя другие учителя хотели выпроводить его оттуда, Чижов достал мобильник и стал снимать Катино выступление, прикрываясь тем, что якобы делает фото для школьной хроники. Катя решила, чего бы то ни стоило, ни за что не подать виду, что смущена и окинув взглядом зал, начала
