уходило. Наоборот, только крепло, превращаясь в уверенность, что именно здесь ее место, а не где-то в госпитале или санитарно-прачечной команде. Будто в тумане, не понимая что она делает, Светлана зажмурилась и, схватив стакан, влила в себя водку, не почувствовав ее вкуса. Горло перехватило, Света еле сдержалась, чтоб не закашляться и открыла глаза, напоровшись на взгляд того молоденького сержантика с красными от слез глазами. И было в этом взгляде что-то такое, от чего внутри Светланы все перевернулось и опалило огнем. Что ж, папа, ты хотел, чтоб я уехала на фронт, значит, я буду воевать! Во что бы то ни стало! И только попробуйте с Васькой меня остановить!
От принятого решения с души словно упал камень, а старые страхи и обиды отошли куда-то на второй план. Нет, они не исчезли, не забылись. Просто сейчас не время для них. Потом! Все потом! И она решительно посмотрела в глаза сержанту Бунину, от чего тот покраснел и отвел взгляд.
— Жииивыыы! — раздался приближающийся истошный крик, и в столовую ворвалась разгоряченная бегом, заполошно дышащая Рыкова, — Стаин с Федоренко живы! — выдохнула она, радостно улыбнувшись, — Сейчас от пехоты связались! У них они! В 416-ой! Поранененые только! Не сильно, вроде, — в ее словах послышалась неуверенность. Связь, как всегда была отвратительной и сквозь шорохи и чужие голоса, удалось расслышать только, что Стаин и Федоренко живы, и что-то там про ранения.
А столовая уже наполнялась радостным гулом. Только что оплакавшие своих товарищей люди, вдруг почувствовали веру в чудо. Ведь, если живы одни, то могут быть живы и другие! И плевать им было, что три вертолета из пяти взорвались еще в воздухе! Ну и что! А вдруг! Ведь так хочется, чтобы все были живы! Чтобы не было слез, боли, ненависти! И войны!
Полуторка подпрыгнула на очередной колдобине. У Насти клацнули зубы, а Саша зашипел, пробормотав себе под нос что-то неприличное, и тяжело навалился на борт. Девушка, поморщившись, тут же кинулась к нему:
— Плохо, да? Болит? Зачастила заботливо она и вдруг заколотила маленькой ладошкой по крыше кабины, — Эй, потише езжай! Не дрова везешь!
Только вот водитель словно и не услышал ее, только прибавив скорость, стараясь как можно быстрей проскочить простреливаемый немцами участок. Он то и дело наклонялся к лобовому стеклу и вглядывался в расцвеченное золотисто-розовыми тонами вечернее небо, помимо артиллерии шалили тут и немецкие охотники. Правда в последнее время и те и другие все реже и реже. Настя, суетящаяся около Сашки, тоже, нет-нет, да и поглядывала настороженно вверх.
— Нормально, — пробормотал парень, глядя на девушку мутными глазами в ореолах черных распухших кругов и вдруг, перевесившись за борт, зашелся в рвотных судорогах. Настя привычно ухватила его за воротник гимнастерки, чтоб не вывалился. Наконец Сашку подотпустило и он с бледным покрытым испариной лицом расслабленно откинулся назад, но тут же поднял голову, ударившись затылком об деревянный борт на очередной кочке:
— Да чтоб тебя!
— Эй, твою дивизию! — опять замолотила кулачком по кабине Настя, — Осторожней там!
В этот раз, полуторка, проехав еще метров двести, остановилась. Открылась дверь и оттуда выглянул пожилой мужик с густыми черными усами, свисающими до самого подбородка.
— Зачэм крэчыте, таварищ младший лэйтынант?! — с жутким акцентом спросил он, — Нэлзя тама стаят, стрэлат гэрманыц.
— Аккуратней можно?! Раненых везете! — зло сверкнула на водителя глазами Настя.
— Ытак акуратна еду! Нэлзя тыше, гэрманыц стрэлат! — опять повторил водитель, виновато глядя на эту сердитую девочку, старше его по званию и при этом ровесницу его младшей дочери. Он вытянул шею и заглянул в кузов, где помимо Насти с Сашкой, находились три тяжелораненых пехотинца. Обмотанные бинтами они лежали без сознания на расстеленной на досках плащпалтке. Один из них тихо постанывал, а двое других, с восковыми лицами лежали, как мертвые. Настя несколько раз щупала им шею, тщетно пытаясь найти пульс. Но кожа была теплая, не мертвая, значит, живы бойцы. Пока живы…
Комдив Стороженко, предлагал вызвать для них вертолет, но Стаин категорически отказался, не желая рисковать экипажем. В небе было не спокойно, то и дело мелькали тонкие, хищные силуэты «мессеров». Иногда вспыхивали жаркие воздушные схватки. Немцы после разгрома, учиненного им корпусом, засуетились, как тараканы. Можно было дождаться ночи и тогда вызвать эвакуацию, но Сашка настоял на том, чтоб уехать до дивизионного санбата вместе с ранеными пехотинцами. В немалой степени этому способствовали жаркие восхищенные взгляды бросаемые пехтурой на его Настю.
Он еще помнил, как успел толкнуть девушку в воронку закрыв ее собой, а потом неприятные жгучие удары по спине и все. Темнота. Сквозь туманную муть Сашка чувствовал, что его куда-то несут, потом стягивают с него комбинезон, ворочают непослушное тело. К рассеченной на лбу коже и сотрясению, полученному при падениивертолета, добавилось два минометных осколка, один прошел на вылет сквозь левый бок, а второй застрял в лопатке. Настю тоже зацепило. Не сильно. Осколок разорвал рукав комбинезона оставив после себя на руке огромную царапину, страшную на вид и совершенно не опасную. И ни она, ни он в горячке боя даже не заметили, когда их ранило. Боль пришла потом, в землянке, куда их принесли пехотинцы и лейтенант, бывший с комдивом Старожиловым! Сам полковник остался руководить боем. Готовящиеся умереть и вдруг неожиданно, чудом спасенные авиацией бойцы, выручая своих спасителей в яростной контратаке, буквально на плечах противника ворвались на вражеские позиции, взяв ту самую, так беспокоящую полковника высоту. И началась резня. Пленных не брали, пылая ненавистью, бойцы мстили за свой страх, за раздавленных гусеницами танков товарищей и сгоревших летчиков, за разбитые орудия и разорванных в клочья бомбами и снарядами артиллеристов. И тщетно политруки пытались остановить бойцов, пугая их трибуналом. Сейчас это были не люди, а звери, подчиняющиеся одному инстинкту — убить врага, который хотел убить тебя. Потом они отойдут. Может быть, им станет стыдно. Даже наверняка станет! Но не сейчас! Сейчас это была вооруженная толпа, желающая крови. Бой развалился на мелкие очаги. Где-то шла интенсивная стрельба, а где-то люди сошлись в беспощадной рукопашной, разрывая друг друга руками и зубами, врубаясь в живое человеческое тело остро заточенными лопатками, штыками или захваченными из дома дедовскими кинжалами, повидавшими на своем веку не одну войну. И все это надо было привести к армейскому порядку, наладить оборону захваченных позиций. Очень
