в дела хозяев. За это то она и была выбрана Королевой в личные прислуги.
Это давало Тайрине множество преимуществ: освобождение от более тяжелой работы по дому, уважение со стороны других слуг (не без чувства зависти, конечно), поблажки, подачки от Королевы.
А после того, как Эйрин ссудила Тайрине крупную сумму денег втайне от своего мужа (тогда у служанки опасно и тяжело заболел младший брат), горничная прикипела к юной Королеве всем сердцем.
— Я сожгу его, сира? Точно?
Эйрин кивнула, откинулась на край купели и поморщившись, прикрыла глаза. Девушка вдруг почему — то представила, как горит платье…
Нежно — голубой шёлк и льнущий к нему огонь… Гладит, плавит, сжигает…
" Так же, как Эсмонд меня… плавит и сжигает… "
Тело помнило грубые прикосновения, губы и соски болели от поцелуев. Эйрин развела ноги и провела между ними густо намыленной рукой. Вздрогнула. Там саднило и ныло… Так бывало, если она в детстве падала и рассаживала о камень коленки. Лавиния ворчала, отмывая их… накладывала мазь.
" Ты моя жена. Прими это. "
Она вспомнила его руки, красивые длинные пальцы. Его черные блестящие волосы. Его рельефную грудь. Сильную шею. Идеальные черты лица. Невероятно идеальные…
Надменную брезгливую ухмылку и зелёные глаза.
Нет. Янтарные! Дикие! Горящие!
Зверь. Зверь! Змея!
Дикий зверь и она всего лишь его самка…
Не более того.
Вернулась служанка и стала мыть её волосы. Потом очень осторожно — плечи и спину.
Облив из кувшина теплой водой с травяным настоем, подала полотенце.
— Тайрина…
— Да, сира?
Эйрин колебалась. Потом решилась.
— Тайрина. У меня есть к тебе дело.
Девушка подала Королеве халат и низко склонилась:
— Сделаю, что ни попросите! И будьте уверены — никто ничего не узнает!
Эйрин завязала пояс халата.
— Если расскажешь — отрежу тебе язык, поняла? А может быть, и голову. Если же выполнишь всё в точности — награжу. И очень щедро.
Служанка кивнула. Она смутно начала догадываться, куда клонит её хозяйка.
… Глубокой ночью дежурный стражник Башен проснулся от свиста. Свистели снизу — резко, громко и коротко.
— На минуту задремал… — проворчал он и выглянул наружу.
— Брэтт!
— Тайрина, детка!
Пнул носком сапога напарника:
— Ней, посторожи…
В тёплой, пахнущей сеном и сапогами каморке, прижал к себе прохладное гибкое девичье тело. Впился в губы нетерпеливым грубым поцелуем, сквозь плащ и платье нашел и сжал больно грудь.
— Подожди, Брэтт… Не лапай! Успеется! Дело у меня к тебе… Да подожди ты! Дело у меня к тебе, говорю…
Не слушая, стал расстёгивать на девушке платье:
— У меня к тебе тоже дело, киска! Ууух, сочненькая моя…
Тайрина по рукам его шлёпнула:
— Позже получишь…
Брэтт, недовольно ворча, примостился на жёстком табурете:
— Говори, что?
Она бросила на стол тугой, округлый мешочек из чёрной кожи:
— Вот. Здесь две тысячи золотом.
— За чью башку?
— Берг Терранит.
Брэтт покачал мешочек в ладони:
— Не знаю… Король лично проследит за казнью! Так палач говорил…
— Не проследит. Отвлечёт его Королева. А там скажете, что похоронили уже. Ну, Брэтт! Ну ты же у меня умненький! Придумай что — нибудь…
— Должна будешь…
Стражник повалил служанку на жёсткий топчан…
Глава 18
Тьма упала на Экрисс. По бархату неба рассыпались звёзды. Менна заглянула в окно, осветила Королевские покои.
Эсмонд не спал, сон не шёл к нему совсем. Король сидел в тяжёлом глубоком кресле и смотря на в окно на ночное светило, гонял в голове тяжелые мысли, как железные шары.
Проклятая дрянь! Отродье алкаша, а как им вертит… И он тоже хорош… Все уже смеются чуть ли не в открытую!
Бунт подавил, а Эйрин…
В дверь робко постучали. Зверь заворочался, почувствовав ЕЁ…
— Заходи!
Королева вошла, прикрыла за собой дверь и прильнула к ней, комкая на груди палантин. В полутьме покоев, в ночном свете пряди волос её серебрились, падая на плечи…
— Чего тебе? — спросил он, сглотнув горький горячий комок — Почему не спишь? Эйрин! Ты… плачешь? Что случилось?
Быстро, рывком поднялся из кресла. Подошёл к жене, обнял. Перестарался вчера… Не надо было так! Она же не шлюха… Эта девочка о постельных утехах и половины не знает! А он так с ней… Ей что секс, что какое — нибудь мифическое чудовище — одинаково страшны. А тут ещё и секс с чудовищем…
Король усмехнулся:
— Не плачь, моя девочка. Не надо… Разберёмся как — нибудь. Я вот думаю всё — зачем то же свели нас с тобой Боги? Ты говорить со мной не хочешь, думаешь, я зверь… Может, и так. Даже скорее всего так и есть. А только и со зверями договориться можно. Как думаешь? Ну, Эйрин!
Девушка, уткнувшись ему в грудь, глухо ревела. Эсмонд вздохнул, поднял жену на руки и унёс в кресло.
— Маленькая ты ещё… Маленькая и глупая. Думаешь, прошлое вернуть можно? Судьбу обойти? Нет… Может, попробуем снова? Постараемся? А, девочка? Ты чего плачешь? Из — за чего? Да скажи мне!
Она только мотала головой, рассыпая тёплые волосы по его белой рубашке. И выла. В голос выла, уже даже не приглушая рыдания.
— Ты как по покойнику ревешь, девочка… Подожди. Успокойся!
Придерживая жену одной рукой под спину и прижимая к себе, другой достал из ящика низкого стола маленькую бутылочку. Сдернул ногтем пробку. Нежно запахло чем — то сладким.
— Пей.
Эйрин отхлебнула, икнула и закашлялась.
— Гадость… — задушенно прошептала она.
Король кивнул:
— Согласен! Несусветная гадость. Настойка каэрры. Но… прекрасно успокаивает и проясняет разум.
— Каэ… Что?
— Каэрра, трава. В горах растёт, на Севере Экрисса. Не знала?
Эйрин отрицательно покачала головой.
— Ну вот, а теперь будешь знать. Там красиво, на Севере…
— Я только читала про Север. Там холодно?
Он пожал плечами:
— Как сказать… Нам — нет. Вам, людям… Холодно, наверное? Я не знаю, Эйрин… Вы вообще странные… И в жару жарко, и в холод не согреться. Я раньше думал — для чего вы? Слабые, уязвимые… Что Боги хотели, когда создавали вас? Пока тебя не встретил. Тогда понял, для чего.
— И что поняли, сир?
Она подняла голову и смотрела ему в лицо, широко распахнув глаза.
Он промолчал.
Потом выдохнул:
— Научи меня любить тебя, Эйрин. Как ты хочешь? Расскажи мне. Тебе ведь никак не нравится… Я всё перепробовал. Что сделать, чтоб хотя бы не быть тебе отвратительным? Если это возможно, конечно…
Ей стало стыдно.
Ведь не для того она пришла сюда ночью. Не для этих разговоров. И рыдать не
