Кроваво красные губы, единственное яркое пятно на лице, открывали истинно вампирский оскал, а из горла доносился почти человеческий хрип.
– Ш-ш-што ты сзабыла зздесс, кукла? Ш-шпиониш-ш-шь на ззмея?!! Говори! Или умрри в мучччениях-х-х!
И словно спецэффектов было мало, кожаное манто распахнулось крыльями летучей мыши, обнажив костлявое тело твари. Одетое в серый шелк с вышитыми черепами и скрещенными косточками.
Тут-то в голове что-то щёлкнуло и мой парализованный кошмарным видением мозг отмер. Не в смысле, умер, а в смысле – включился в работу.
– Сами вы кукла, тетушка Смерть! – Впрочем насчет живости моего мозга не уверена – нашла на кого наезжать. Но и отступать некуда, в этом доме я в её власти, и могу лишь огрызаться… или обжигать! – вспомнила я и зажгла на ладони огонь. Яркий, высокий, с черными искрами на белых языках. Я с лёгким удивлением отметила, как легко мне удается им управлять – делать больше, или меньше, почти погасив. Отлично! Живой не дамся!
Огонь не отразился в провалах глаз, которые разве что затлели ярче, но “тётя Смерть” замерла перед ним, как лягушка перед трепещущим языком змеи.
А что если я ошиблась? И это не тётя Дэф, а чудище, её сожравшее. И, как серый волк, надевшее её сорочку и чепчик.
– Почему у тебя такие большие зубы, тётушка? – пробормотала я. Волосы на затылке шевелились.
Но тут чудище дрогнуло и начало медленно сдуваться, меняясь, всё больше походя на человека: растаяли черные вены на щеках, кожа на лице стала упругой, хоть и бледной, улеглись на плечи длинные волосы, а тени за спиной растворились в сумраке комнаты.
– С-с-с… с-с-с-смелая девочка-ива, хоть и глупая. Придется забрать и тебя, – почти нормальным голосом подвела она странный итог. – Хотя лучше бы тебя прислал змеёныш Анхрамайню, убила бы тебя с чистой совестью, и сказочке конец.
Я тяжко вздохнула.
– Ну зачем меня убивать?
– Чтобы никому не досталось краденое... солнце, – с заминкой пояснила почти точно тётя Жнеца. Яснее не стало, ещё и царапнуло что-то такое, дежавьюистое.
– Что? – переспросила я.
– Ну, ты же знаешь сказочку про Бармалея с крокодилом? Как они украли солнце...
Я сглотнула. Сказочка эту я знала. Она называлась мультиком и была из моего мира-сна.
– Скажите, пожалуйста, что я сейчас не брежу, – взмолилась я, ощутимо теряя почву под ногами. Даже пламя в ладони погасло.
– Не бредишь, – дернула щекой тётя, отступая на шаг, и рассматривая меня как неведомого зверька. А я заметила, что она просвечивает на фоне тусклого окна. М-да. Я не брежу.
– Не бредишь, – повторила она. – Не более, чем все мы, – добавила, отворачиваясь – в лицо пахнуло сыростью склепа. – Ох, и горе мне с ними, болезными, – забормотала тётя. – Спросил бы меня кто, то и хварна лучше… рассеять, но. Я обещала же танату. Рэ!
– Что? – переспросила я снова, сама толком не понимая, что именно “что”. Накопилось этих “что” куда больше, чем можно дать ответов.
– М? – тётя Дэф глянула на меня, будто уже забыла, что я тут стою. – А. Присмотреть за сыном, обещала. Братик ненаглядный, век бы его не видеть! Нахватался людских замашек. Идиотус. Илитиос! Рэ! – выругалась она на каком-то своём языке. – Так а ты чего сюда приперлась, ме илио? – она припечатала непонятным словом и меня.
– Я пришла проведать Тима, – проговорила я медленно, так стараясь не щуриться от жути, что от усердия уже начинало дергаться веко. – Или хотя бы узнать, где он...
– Тима? Како… Ах, ну да. Учится он, в отличие от всяких беспутных.
От меня не ускользнуло то, что тётя (а тётя ли?) забыла имя племянника. Впрочем, может, ей сокращение его в новинку?
– Учится? А где?
Не в запертой ли комнате? И точно ли учится, а не связан по рукам и ногам? Паутиной. Или укутан кожистыми крыльями.
– В академии, где ещё. Надо его забрать, – засуетилась якобы тётя, – и...
– Нет, – перебила я, – там его нет, – я прищурилась, надеюсь, сурово. Для верности снова зажгла огонь.
– Ш-што? – зашипела тётя, раздуваясь в клубящихся тенях, и я всё-таки отступила назад.
– Он не пришел на занятия, и мы решили, что он заболел… – быстро объяснила я, чувствуя, как начинают слезиться глаза, словно от сильного ветра. Огонь непроизвольно подрос, словно готовясь меня защищать.
– Опос-с-сдала… – выдохнуло чудище, и начало прерывисто пропадать. Как… мерцающая голограмма. – Хотя... – снова проявившись, оно уставилось на меня пустыми глазницами, и прошипело: – ты ещё гориш-шь.
Оно так резко приблизилось ко мне вплотную, что я не успела ни отскочить (да и куда бы?), ни убрать руку с огнем – и та оказалась внутри чудища. Я окончательно убедилась, что оно не человек. Человек никак не смог бы жить, когда в его груди вместо сердца бьется пламя, просвечивая пульсацией сквозь решетку ребер.
Уже этого зрелища нормальной девушке хватило бы для глубокого обморока, но чудище впилось в мои плечи ледяными пальцами, заставив оцепенеть, слушая её едва слышный шепот в ухо и еле разбирала слова:
– Анха… рамайну – враг! Держис-сь дальшше… и… постарайс-ся жить.
Чудище отстранилось, но пламя несколько ударов сердца ещё пульсировало в его груди, медленно угасая. Туманные крылья опали. Развернувшись, существо побрело к большому окну, за которым мерцали звёзды.
Я не свалилась без чувств, видимо потому, что они тоже – атрофировались. Осторожно ступая, я пошла следом. Как завороженная, я наблюдала как к чудищу возвращается человеческий облик. Почти такой какой я видела её вчера на площади. И только кожистые крылья волоклись позади, скребя когтями по мраморному полу. В котором не отражались.
– Кто... вы? – пересохшие губы едва разлепились, но любопытство всё ещё было живо.
– Кера… – ответило существо.
Мне снова стало не по себе. Не человек. Точно не человек.
– Попытайся выжить, – почти нормальным тоном сказала она. – Держись людных мест. Среди людей – держись знакомых. Может, я успею что-то изменить… – Подойдя к окну вплотную, она вскинула руки и крылья, подняв в комнате сырой вихрь, и со словами: – Танат, только ради тебя… – ударилась в стекло.
Оно забилось с хрустальным звоном, вихревые потоки воздуха ударили в лицо, и я зажмурилась, прикрыв его руками, чувствуя, как жалят острые осколки. Но очень быстро всё стихло, и я решилась открыть глаза. Окно было целым, не считая длинной трещины в стекле, сквозь муть которого в комнату пробивались солнечные лучи. Я, окончательно утратив связь с реальностью, огляделась.
Ветхая деревянная мебель, деревянные стены со щелями, пыль, везде пыль. Лежит на полу, кровати, столике, подоконнике, кружится пылинками лучах солнца. Ни одного следа на полу. Ни впереди, ни позади меня.
