Хотели назвать Бурбоном,а назвали Муссон.Сиамской окраски,пушистый, как облако,летающее над забором.«Если до вечера не найдём,будем звать милицию», —сказала мне девочка.Пришёл как теньи лежал на газоне,извиваясь,как герб семьи.Когда Женька пришла из школы, Тим был дома, что-то делал на кухне.
– Привет! Что делаешь?
– Приманку для Мафина.
Мафин был недавно поселившийся у них котёнок – совсем чёрный, с жёлтыми глазами, и уже очень любимый.
– Зачем?
– Он на крыше Лялькиного дома. Ходит, зовёт и не может слезть. Надо быстро, а то замёрзнет. (Дело было в январе).
– Родители дома?
– Нет.
– И что?
– Полезу за ним.
– Как?
– По пожарной лестнице.
(Лялькин дом был трёхэтажный, но очень высокий. Одной стороной выходил в узкий слепой отросток их двора, другой – на улицу).
– Вначале надо попробовать изнутри, с чердака, – сказала Женька.
– Уже пробовали, с Лялькиным папой, там всё глухо.
– Тим, я тебя не пущу.
– А я тебя не спрошу. (Не спросит, это точно – Женька знает характер брата.)
– Тогда я с тобой.
– Ладно.
(Тим уже выловил из рагу несколько кусочков мяса и теперь насаживал их на длинную проволоку).
И вот они уже возле лестницы. Сверху доносится тонкое пронзительное мяуканье. Мафин ходит по крыше туда-сюда, иногда пропадает из виду, потом появляется снова. Лестница обледеневшая, скользкая. Хорошо, что мама купила им обоим новые шерстяные перчатки, в варежках было бы намного хуже. Оглянулись, нет ли кого поблизости. Нет! Можно лезть!
Тим первый. Женька – след в след. На середине лестницы ей стало страшно. Вдруг поняла, что смотреть вниз нельзя, только на Тима. И думать только о нём и Мафине – о себе тоже нельзя.
У Тима на локте висит целлофановый пакет с приманкой. Почти долезли.
– Мафин! Мафин! Мафин! – Тим зовёт.
Невыносимо долгая пауза. Какое-то шебуршение. Писк. Потом ликующий голос Тима: «Есть! Спускайся!» Спускаются очень медленно. Женька придерживает Тима. Из-под куртки у него слышен жалобный голосок Мафина. Вдруг сам Тим начинает издавать странные звуки, похожие на всхлипывания.
– Тим, Тимчик, – говорит Женька, – ну всё же хорошо. Немного осталось, совсем немного, потерпи…
Звуки становятся ещё громче, теперь они напоминают сдавленные рыдания.
– Тим, не плачь, ну что ты… мы уже почти… ещё чуть-чуть…
Последние метры, ничего, ничего… Тим молодец! Всё, победа! – Она касается ногой бугристой скользкой земли: «Ура, Тим!»
Брат поворачивается к ней, и она видит: Тим трясётся от смеха! Куртка у него на груди ходит ходуном – там отчаянно кувыркается и царапается Мафин.
– Тим! Как же ты меня напугал! Правда ведь подумала, что плачешь!
– Ага! И этим смешила меня ещё больше: «Тимчик, не плачь, Тимчик, не плачь!» И так чуть не умер от мафиновской щекотки!
Тут только они замечают отца. Всклокоченный, без шапки, он бежит им навстречу, обнимает Женьку, Тима, хочет, что-то сказать и не может. (Тётя Ира, соседка, увидела их из окна, когда были уже высоко на лестнице, и позвала его – он как раз вернулся с работы…)
А что Мафин? Мафин вырос в большого (правда, скорее, миниатюрного) кота и жил у них ещё много лет. Иногда провожал их с Тимом до школы, потом шёл по своим кошачьим делам в подворотню.
Мартовские духи
…И снятся сны, и каждый мигПроснётся что-то и выходитИз-под земли. Сосна штормит,И дятел в чьих-то прятках водит.Свет пролетел. Промчались тени.И зайчик завелся волчком.И льдинки в солнечном коктейлеЗвенят последним холодком.Конец марта! В синем воздухе прохладный солнечный коктейль – с льдинками! От калитки к дому вдоль дорожки бежит Ручей. Ослепительно сверкает, журчит: «Вот он я! Родился, родился, родился…»
Напротив крыльца, под каштаном – старый деревянный стол. Зимой они с Вериком высыпают на него пшено для птиц. Но сейчас Женьке не до пшена.
Весь стол заставлен пузырьками и флаконами. Есть совсем простые – из-под зелёнки и йода, а есть – настоящие флаконы из-под старых и очень старых духов! Старинные! Вот этот – самый прекрасный, с крышечкой в виде какой-то неизвестной птицы.
Женька наклоняется над новорождённым ручьём (ещё вчера его не было) и набирает полный флакон живой и звонкой воды. Потом кладёт в него сухие чёрные горошины черёмухи, набухшие на солнце почки малины, зубастый зелёный листик крапивы, высунувшийся из под чёрной корочки снега… Внимательно размешивает всё это тонкой веточкой и втягивает в себя волшебный аромат новых духов.
В каждом пузырьке будет храниться свой собственный запах. В ход идут чешуйки от шишек (спасибо белкам, хорошо поработали), кленовые семена-вертолётики, смола, хвоя… Нужно, чтобы этот март, зазвучал в полную силу, настоялся, окреп и жил ещё целый год, до новой весны.
На крыльце – Тим.
– Колдуешь?
Она не удостаивает его ответа.
– Я – к Серому. На светопреставление. Пойдёшь?
(Светопреставление – подушечные бои в темноте. Это слово они услышали в первый раз от Серёжкиной мамы, когда она застала их бой в самом разгаре и включила свет).
– Иди сам!
– Ну и оставайся, Мадам Тюлюлю.
– Сам такой.
«Светопреставление – да ну его! – думает Женька. – Темнотища, духотища, ещё подушки летают. Глупо!» (До сих пор она считала «светопреставление» отличным делом и никогда его не пропускала.)
