— Никогда не умела тебе толком сказать «нет», — проворчала Анна. — Так и быть, повеса, будет тебе мазурка.
Торжественные звуки полонеза волной прошли по залу, и будто невидимый кукловод тронул ниточки, приведя в движение участников светского спектакля под названием «Бал». В первой паре важно выступал генерал-губернатор с хозяйкой, за ними, соблюдая табель о рангах, стали выстраиваться остальные.
К Анне подошел отставной поручик и поэт Нафанаил Кекин:
— Анна Петровна, этот танец вы обещали мне, — он взглянул на Болховского, — если князь не возражает.
— Князь не возражает, — ответила Анна и подала руку Кекину.
— Да, да, — рассеяно подтвердил Борис, оглядывая залу и выискивая кого-то. — Где же она?
— Кто? — спросила Анна.
— Прелестная Лизанька Романовская. Вы не видели ее? — обратился он к Нафанаилу Филипповичу. — Такой розан. Как расцвела! Я сражен.
С лица Кекина сошла улыбка, глаза остро и напряженно впились в Болховского.
— Ваше сиятельство…
— Что за церемонии, Нафанаил Филиппович… — начал было князь, но, увидев изменившееся лицо старого знакомца, усмехнулся. — Оказывается, не один я заметил сию метаморфозу. Выходит, у меня соперник?
— Борис Сергеевич, прекрати ерничать, — предостерегающе сказала Анна. — Он шутит, не обращайте внимания, — повернулась она к Кекину.
Болховской спокойно и уже серьезно обратился к отставному поручику:
— Нафанаил Филиппович, я, действительно, пошутил, и, по всей вероятности, не очень удачно. Примите мои заверения в искреннем к вам почтении. На вашу территорию посягать не смею, у меня теперь своя, — вздохнул он. — Но казус таков, что этот танец мне все же придется танцевать с Лизаветой Васильевной, посему я вас покидаю. Не серчайте.
Анна не любила полонез. Что за удовольствие степенно и важно вышагивать по залу, приседая на каждом шагу с опущенными глазами, как положено благовоспитанной девице. Иное дело вальс или мазурка, да и беготня котильона действует весьма бодряще. Слава Богу, что ее визави в этом танце оказался умница Кекин, а не какой-нибудь томного вида щеголь, батюшкиными молитвами соизволивший стать ее партнером.
2
Размышления князя Болховского после бального вечера вряд ли можно было назвать печальными, хотя, надо признать, что минорная нота в них закралась. Что ж, в женихах беспечен и радостен может быть только глупец, а человек мыслящий неизбежно задумывается о грядущих переменах. Настал и его черед. В тридцать лет люди, как правило, женятся, вот и он поступает как все люди. Да и чем плоха участь мужа и отца семейства? Нашли же свое счастье его друзья. Князь Всеволожский с малюткой Полиной, невозмутимый Тауберг с искрометной Александрой Аркадьевной, пора и ему остепениться. А скромница и милашка княжна Баратаева ничем не хуже остальных. Только вот что делать с остальными?
Женщины были для князя наслаждением и наказанием. Ему нравились и роковые брюнетки, и кроткие блондинки, и порывистые шатенки. Страсть налетала на Болховского как ураган, охватывала все его существо, и он настойчиво, даже нахально, добивался внимания очередной красавицы. И хоть росту он был невысокого, и не писаный красавец, но его ладная, живая, как ртуть, фигура, обаятельная улыбка и кружащие голову речи действовали на прекрасных дам, как бокал шампанского. Перед его напором, темпераментом, а с годами, и опытом устоять могли немногие, хотя, надо признать, и таковое случалось. Но неделя следовала за неделей, и начинало происходить то, что князь Борис в себе не любил: пропадала новизна ощущений, исчезал интерес, приходила тягучая скука и раздражение. Он взирал с изумлением на предмет своей страсти и спрашивал сам себя: «Зачем рядом со мной эта женщина? Для чего я ее добивался, чего искал за приятной внешностью?» Как будто на прекрасную картину ложился толстый слой пыли, под которым блекли краски, искажались черты, и не было в мире силы способной смести эту пыль. Спустя какое-то время история повторялась снова, рождая вулкан в крови, будоража чувства и сердце.
Борис досконально изучил причуды своей любовной лихорадки, научился предвидеть как ее зарождение, так, впрочем, и бесславный конец. Вот и сейчас вольготно устроившись на оттоманке в своем кабинете и уставившись в расписной потолок, он ощутил ее приближение. Как некстати, накануне поры жениховства ввязываться в очередную амурную историю. Но барышни были чудо, как хороши.
Правда, о мадемуазель Романовской лучше сразу забыть, ни к чему такому хорошему товарищу, как Нафанаил Кекин, досаждать. В полонезе с Лизанькой он вел себя любезно, но отстраненно, чем вызвал недоумение в ее прекрасных голубых глазах. Потом во время котильона они с княжной Давыдовой подошли к нему и спросили: «Мак или лилия?» Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться кто из них кто. Борис выбрал, конечно же, мак. От досады Лизанька закусила пухленькую губку и даже притопнула ножкой. На что Болховской окинул ее холодноватым взглядом и чуть дрогнул уголком рта, этот прием не раз безотказно помогал ему осаждать особо настырных девиц. Потом он взял в руки тоненькие трепетные пальчики княжны Анастасии и почувствовал, что сердце пойманной птицей трепыхнулось в груди. Анастасия Михайловна все больше молчала, смотрела загадочно, время от времени улыбалась, и на щеках у нее появлялись очаровательные ямочки, которые неудержимо хотелось целовать.
Чудный был вечер. Еще не раз ощущал Болховской трепет в груди. Есть все же что-то трогательное в провинциальных барышнях, наивное, как росистый запах трав поутру. Ему вспомнилась Кити Молоствова, легкая болтовня в танце.
— Ваши глаза, мадемуазель, поразили меня в самое сердце. Только морская волна сравнится чистотой и лазурью с вашим взором, — пылко шептал ей Борис, очередной раз припадая на колено и обводя барышню вокруг себя.
— Вы мне льстите, ваше сиятельство, а я лести не люблю, — строго произнесла Кити, дрогнувшим голосом.
— Что же вы любите?
— Конфекты, — выпалила она, озорно глянула на Болховского, и они вместе рассмеялись над ее торопливым и простодушным ответом.
Неожиданным и приятным сюрпризом для Бориса оказалась встреча с Натали Адельберг, которую некогда знал он как Наталью Евграфовну Поспелову.
— Мадам, за то время, что мы не виделись, вы сильно изменились, — чуть печально сказал Борис, кружа ее под звуки новомодного вальса.
— Неужели? — прохладно протянула Натали, но на дне ее горячих карих глаз блеснуло беспокойство.
— Вы стали еще прекраснее, хотя мне всегда казалось, что это невозможно, — покаянно произнес он.
Мадам Адельберг не сдержала вздоха облегчения.
— Вы все такой же шалун, как и раньше, ваше сиятельство, — укорила она его.
— А вы все так же неприступны и холодны к моим мольбам, — пожаловался Болховской. — Да еще и супругом обзавестись успели.
— Ах, Борис Сергеевич, я и похоронить его успела, — чуть тише промолвила Натали и, предупреждая извинения Болховского, добавила: — Полковник Адельберг был уже в преклонных летах, здоровье имел расшатанное излишествами жизни, предписания докторов манкировал, вот и не уберегся. Пусть душа его беспокойная найдет благодать в лучшем мире.
