Мудрый волхв указал на него перстом, выбрав среди бесчисленного множества других. Он был еще молод, но уже крепок, статен, высок и без единого изъяна. Такой и нужен был для их задумки. Девки и парни заботливо украсили его венками и лентами цветастыми. А после всем людом племени принялись водить хоровод, славя его красу, силу и совершенство. А вдоволь напевшись и наславив, торжественно притихли.
Воздев руки к верхушкам рати лесной, верховный волхв испросил дозволения у самого вечного Леса, призывая могучего дать указующую силу мудрости дитяти своему, выбранному для великого дела. Самому же духу лесному принесли подношение достойное — молодого быка с белым пятном на лбу, обильно окропив его кровью землю вокруг избранного.
После того старшие мужчины принялись кланяться ему и искренне просить прощения за то, что сделать должны были. Просил о том и волхв. Самые сильные из мужчин взяли топоры, остро наточенные, и, широко размахнувшись, со всей силушки вогнали в тело его молодое. Вздрогнул он и откликнулся стоном глухим. А через время короткое таки пал на землю срубленный… дуб молодой.
И снова под дружное песнопение народное, только теперь уже молящее быть мудрым в выборе предстоящем, мужчины взяли на плечи его, уже лишенного ветвей, и понесли к реке быстроводной. Зайдя в воду по колено, а то и по грудь, опустили они ношу свою и, оттолкнув что было моченьки от берега, отдали на волю течению речному. И поплыл дуб-молодец где быстро, а где и медленно.
Люд же бежал по берегу, следя за его продвижением, и взывал:
— Прояви мудрость рода своего древесного, молодец дуб-дубушка, сын батюшки Леса вечного, укажи место нам сподручное… Укажи! Укажи!
То скрываясь под водой почти полностью, то снова выныривая, плыл дуб, влекомый рекой, все дальше и дальше. И все дальше и дальше шли за ним люди. Долго шли. Пока наконец-то не открылся им за поворотом реки берег пологий и с лесом, отступившим от воды. А чуть поодаль того берега виднелся пригорок широкий. И дуб-молодец на том повороте сперва чуть замедлил движение, словно раздумывая, плыть мимо или все же к суше пристать, но таки устремился к этому бережку и ткнулся указующе в его земную твердь. Мол, молили меня указать вам место благодатное, так вот оно.
А место и впрямь было сподручное — не найти в округе лучше. Ведь знали мудрые старики племени: если уж прибило к этому берегу бревно-дуб избранный, то, видать, полноводным будет это место всегда, даже в самую жару жаркую, лето засушливое. У того берега и обосновались.
Так много поколений тому — уж сколько воды утекло в той реке! — возникло их селение.
К родному городищу молодые мужи прибыли ближе к вечеру следующего дня. Даждьбог-солнышко ласково окутывал стоящее на пригорке селение уже не такими жаркими лучами, словно любящий, заботливый отец пестовал малое дитя. От его заботы даже окружающий городище бревенчатый, потемневший от времени частокол казался светлым и праздничным.
При виде открывшейся из-за деревьев родимой обители у обоих потеплело в груди, а от предвкушения встречи с родичами после долгой разлуки на потемневших от пыли лицах заиграли сдержанные улыбки. И даже Ветер, чуя скорое прибытие домой, радостно заржал и ускорил шаг.
Но только они вошли в ворота городища, как Чеслав сразу понял, что в их отсутствие в селении что-то произошло. И вовсе не доброе. Видать, неспроста волчица в лесу выла. Он не ошибся в своих подозрениях — это таки был знак ему. Знак тревожный…
Мужи, стоявшие сторожей у ворот, завидев их, как-то уж очень сдержанно приветствовали прибывших, а попавшиеся на пути соплеменники на пожелания здравия только кивали головами да почему-то глаза прятали.
— Что это с ними? — не удержался Кудряш.
Встреча и впрямь была необычной. Ведь когда кто-то из селения возвращался, пусть даже после недолгой охоты, его приветствовали тепло и радушно. А они вернулись после долгого отсутствия…
— Стряслось чего? — спросил Чеслав у вышедшего им навстречу кузнеца Тихомира.
Тот вздохнул, посмотрел на Чеслава, перевел взгляд на Кудряша и, так ничего и не сказав, кивнул в сторону дома последнего. Кудряш из такого ответа мало что понял и с недоумением посмотрел на друга: может, тому понятно происходящее?
Но Чеслав уже направился в сторону, куда указал Тихомир. Кудряш, белкой соскочив с коня, поспешил за ним. Они больше не обращали внимания на соплеменников, которые, завидев их, останавливались и провожали прибывших долгими печальными взглядами. Бабы при этом прикладывали рукава сорочек к глазам, утирая набежавшие слезы.
Многочисленную толпу, собравшуюся у дома Кудряша, Чеслав заметил издалека, обернулся и с тревогой посмотрел на бегущего следом товарища. Тот же, завидев людей у своего жилища, замер на месте и, постояв какое-то время, медленно пошел к дому.
Чеслав с ходу ворвался в безмолвную толпу. Оттолкнув кого-то, пытавшегося удержать его, он слегка замешкался у порога, а после решительно шагнул внутрь.
— Не пускайте его сюда! — донесся через мгновение его отчаянный вопль.
Но было поздно. Кудряш уже переступил порог своего дома…
Обычно шумное от говорливого и бойкого на крики и смех семейства жилище сейчас поглотила непривычная тишина, которую нарушало только густое жужжание мух да мошкары. Через крохотную оконницу в стене внутрь помещения проникал узенький ручей дневного света, растворяя сумрак и выхватывая из темени лишь малую часть людского обиталища. Но даже этого скупого освещения хватало, чтобы понять: в доме затаилась смерть.
Мать, отец и шестеро младших братьев Кудряша — вся его семья! — в нелепых позах лежали замертво.
Кудряш, застыв у порога, смотрел на все это широко открытыми немигающими глазами, из которых, переполнившись горем, наконец потекли слезы. Чеслав подошел к другу, обнял его за плечи и резко развернул к себе. Ему, совсем недавно потерявшему близких, как никому другому, было понятно горе товарища.
Они долго стояли неподвижно. И только когда Чеслав почувствовал, что тело Кудряша перестало содрогаться от рыданий, он рукавом рубахи вытер ему глаза и тихо сказал:
— Пойдем, Кудряша! Их уже не воротишь. А слез своих мужу показывать люду негоже.
Под сочувственными взглядами соплеменников они вышли из жилища, отмеченного смертью, и не оборачиваясь, дабы не выказать свою слабость перед внезапно свалившимся горем, пошли прочь.
Чеслав отвел ставшего непривычно тихим и безропотным Кудряша в свой дом, где их приняла сердобольная Болеслава.
— А я уж не знала, что и думать: Ветер домой прибежал, а вас нет и нет! — просветлела она лицом, увидев юношей.
Обхватив руками голову Чеслава, она горячо поцеловала его в лоб и глаза, а после обняла Кудряша и прошептала:
— Да ты поплачь, дитятко, поплачь!
Болеслава, зная уже о постигшем парня несчастье, постаралась утешить его, говоря ласково, как с дитем малым, и, чуть ли не силой напоив теплым молоком с медом, уложила спать. Но смог ли заснуть Кудряш после внезапно свалившегося на него горя, понять было трудно, так как он отвернулся к стене и замер, что неживой. Но в любом случае покой для него сейчас был лучшим снадобьем.
