не станет мешать их сытому и праздному существованию. И если стоящая перед нами цель потребует от них каких-либо усилий или поставит под угрозу благополучие, они предпочтут ему поражение.
— Но почему?
— Да потому что тот же Долгоруков уже генерал и министр. И даже если не справится, а он уже не справляется, максимальным наказанием для него будет служба в Сенате или Государственном совете. Ему не надо ничего делать, у него и так все есть. И таких как он много. В каждом департаменте, в любом министерстве, губернии, присутствии.
— Так вот почему ты выгнал с флота столько адмиралов?
— Именно! Никакой пользы от этих господ нет, только места занимают, при этом так и норовя утопить все в бесконечных совещаниях и заполнении бесчисленных бумаг.
— Что ж, в Морском ведомстве ты — хозяин. Но теперь тебя опасаются и Военном.
— И правильно делают. Ты видел список, который мне прислали из министерства?
— Список?
— Кандидатов на замещение должностей в моем штабе?
— Нет. А кто в нем?
— О! Ты не представляешь, насколько замечательные лица. Сплошь заслуженные генералы.
— Разве это плохо?
— Нет, если не знать их формуляры. Странное дело, наша империя постоянно воюет, но при этом генералами часто и густо становятся люди, ухитрившиеся не принимать участия ни в одной кампании, и я решительно не могу понять, как это возможно. При этом все увешаны орденами до такой степени, как будто неоднократно громили неприятельские армии и занимали их столицы!
— Но может они отличились на других поприщах…
— Не без этого. Ты знаешь, что у нас нехватка всего, от оружия и пороха до зимнего обмундирования? Что для строительства улучшенных канонерок пришлось собирать деньги по подписке среди жителей Петербурга и Москвы? При том, что по отчетам все хорошо, а стало быть, деятельность подавших эти отчеты заслуживает безусловной награды!
— Неужели дела и впрямь обстоят столь дурно?
— На самом деле все еще хуже, ибо я не рассказал тебе и половины. И эта одна из причин, по которой я отправляюсь в действующую армию. Есть надежда, что, будучи ближе к войскам, мне удастся искоренить хотя бы часть наших неустройств. Но…
— Что?
— Если ты не поможешь, у меня ничего не выйдет.
— Я?
— Конечно. Ты — наследник престола, второй человек в России и будущий император. Одно твое слово весит больше, чем все речи престарелых маразматиков в Государственном совете. И если ты меня поддержишь, мы победим!
— Конечно, я всецело на твоей стороне. Так всегда было и будет.
— Тогда все будет хорошо!
— Дай-то бог…
— Что-нибудь еще?
— Знаешь, мне в руки попал любопытный прожект. На первый взгляд все кажется довольно толковым, но прежде чем представлять его на государственном совете, хотелось бы узнать твое мнение. Впрочем, ты сказал, что устал от бумаг…
— Для еще одной время найдется, — усмехнулся я. — Показывай, что там у тебя.
Через минуту передо мной оказался ни много ни мало, а проект одноколейной железной дороги между Царицыным (путь начинался прямо от пристаней) и Калачом уже на Дону. С четырьмя промежуточными станциями, имевшими расширения для пропуска встречных составов. Причем, нельзя не признать составленный весьма профессионально. Со сметой и всеми необходимыми расчетами, включая количество рабочих, строительства для них временного жилья, а также обеспечения материалами и продовольствием.
— Идея замечательная, — задумался я. — Правда обойдется в копеечку.
— Не дороже, чем таскать грузы телегами на быках, — отмахнулся довольный Александр. — К тому же, полагаю удастся обойтись вовсе без привлечения казенных средств. Необходимые суммы могут быть получены от продажи акций. Кроме того, стройку готовы финансировать купцы. Если конечно, министерство финансов даст им гарантии.
— И кто же у нас такой щедрый?
— Прости, но я обещал не называть их.
— Не важно. Я и сам знаю. Кокорев? Новосельский? Гладин? Или, быть может, Поляков?
— Как ты угадал? — немного смутился Сашка.
— Не бог весть какая шарада. При строительстве канонерок пришлось познакомиться с большинством наших капиталистов и заводчиков, так что эту публика мне хорошо известна. Путилов мне ничего не говорил, стало быть обошлись без него. Ну и вот этот пункт достаточно красноречив…
— Какой?
— Вот этот. Я правильно понимаю, что казна гарантирует получение прибыли акционерам вне зависимости от количества перевезенных грузов? Более того, дивиденды должны выплачиваться, даже если дорога не будет построена…
— Почему ты так говоришь?
— Наверное, потому, что здесь все так и написано.
— Из твоих уст это звучит как будто все это не более чем афера, между тем, подобный пункт всего лишь необходимая предосторожность со стороны держателей капитала. Не будешь же ты отрицать что коммерсанты работают ради прибыли?
— Нет, конечно. Более того, уверен, что ради денег эти господа мать родную продадут. Не говоря уж о том, что с удовольствием будут получать деньги от казны, не построив при этом ни одной версты.
— Но отчего ты так резко настроен против этого проекта? Неужели ты не желаешь развития железных дорог?
— Вовсе нет. Но, видишь ли в чем дело, в настоящее время этот проект не просто не реализуем, но даже вреден, ибо отвлечет ресурсы от действительно важных дел.
— О чем ты?
— Ну вот скажи, где будут изготавливаться рельсы и каким образом их доставят к месту стройки.
— Да тут же все написано. Либо закупим в Пруссии, либо в качестве запасного варианта на наших железоделательных заводах.
— У немцев точно не получится. Точнее заказать-то мы сможем, а вот доставить нам англичане не дадут. Уж морем точно, а по суше будем везти до морковкина заговенья!
— Но мне казалось, что ты решил эту проблему, разгромив неприятельский флот…
— Боже, ты что, поверил статьям Трубникова? Нет, Саша. Наши канонерки могут защитить берега, корветы принесут массу неприятностей вражеской торговле, но вот овладеть морем с их помощью не получится. Так что уже следующим летом союзники вернутся, причем с куда большими силами.
— Тогда будем делать рельсы у себя, — продолжал цепляться за понравившуюся ему идею цесаревич.
— На каких заводах? Все что имеются, плотно загружены изготовлением артиллерии и брони и если заставить их перейти на другую продукцию мы с большой долей вероятности не получим ни того, ни другого.
— Ты думаешь?
— Уверен. До конца войны эта
