месяцев. Мы будем стремиться к тому, чтобы твои руки и ноги работали лучше. Как тебе такой план?
— Хороший, — отвечаю я.
— Я не собираюсь врать тебе и говорить, что это будет безболезненно, потому что на самом деле будет больно. Но каждый раз, когда ты будешь чувствовать, что достигла своего предела, просто сообщи мне, хорошо?..
Я киваю. Шерри наклоняется вперед.
— Сначала мы будем работать над твоей рукой. Можешь рассказать, что ты ощущаешь?
— Гм, бывает, что я чувствую онемение… А иногда ощущаю слабость и тогда появляются проблемы с тем, чтобы удержать вещи. Я роняю их очень часто.
— Очень хорошо. Мы собираемся исправить это. Сейчас же, — она наклоняется, чтобы достать теннисный мяч из коробки, рядом с ее стулом, — это будет просто.
Она кладет теннисный мяч в мою ладонь:
— Я хочу, чтобы ты сжала этот теннисный мяч настолько сильно, насколько сможешь, и держала его так несколько секунд.
Я сжимаю, и она считает.
— Превосходно. Я хочу, чтобы ты сделала это для меня десять раз.
В то время, как я сжимаю и разжимаю ладонь, женщина интересуется:
— Тебе нравится делать что-нибудь своими руками, Виктория? Например, ожерелья из бисера?
Сжать. Разжать. Я качаю головой. Шерри улыбается, демонстрируя идеально белые зубы.
— Было бы замечательно, если бы ты смогла подумать о чем-то, что ты можешь сделать собственными руками и насладится этим. Даже с терапией иногда ты будешь чувствовать слабость в руке. У тебя, вероятно, уже возникало такое чувство, что твоя рука не слушается тебя? — она делает паузу, и я киваю.
— Да. Держу пари. Поддержание физической активности твоей руки является лучшим способом держать это чувство под контролем.
Когда я закончила, она забрала теннисный шар и убрала его обратно в коробку.
— Как твоя рука? Ты в порядке?
— Хорошо, — отвечаю я, распрямляя свои пальцы, — я имею в виду «да». Все хорошо.
Она улыбается и снимает фиксатор с моей ноги, кладя его на пол. Я ненавижу это. Мое лицо начинает гореть, поскольку Шерри разглядывает мой шрам.
— Выглядит неплохо, а теперь я хочу, чтобы мы поработали над ногой — поставь свою ногу на пол. Хорошо. Я хочу, чтобы ты покачала ногой, как будто ты отбиваешь ритм своей любимой песни. Ты любишь музыку?
— Да. Я люблю музыку.
Я вздрагиваю от боли, уже заканчивая то упражнение, что она мне показала. Это гораздо хуже, чем было с рукой.
— Мне жаль. Я знаю, как это больно, дорогая, ты замечательно выполняешь свою работу. Теперь поочередно, опираясь на пальцы ног, поднимай пятку.
Шерри встает со стула.
— Хорошо, теперь мне нужно, чтобы ты следовала за мной и встала около стены.
Я встаю к стене, как будто для измерения роста, и женщина надевает страховку на мою руку — предполагаю, чтобы помочь мне сохранять равновесие, так как я периодически пошатываюсь.
— Я хочу, чтобы ты встала на носочки, отрывая пятку от пола. Держись в таком положении пять секунд и медленно возвращайся на пятку. Один, два, три… Ты в порядке?
Я хочу пожаловаться Шерри, что достигла своего предела, но моя мать сказала, что я должна стараться.
— Все в порядке.
— Хорошо. Пять, — выражение ее лица смягчается, — Ты можешь сделать это для меня еще десять раз?
Мой живот скручивает. Еще десять раз! Я никогда не буду в состоянии сделать это.
— Я могу попробовать.
— Один, два, три… — Шерри считает. Я испытываю затруднения, стоя на носочках. Мне тяжело, мое тело влажное от пота. Мои мышцы напрягаются под кожей. Лицо Шерри сияет от гордости, когда мне удается сделать десять раз.
— Замечательно! Продолжай в том же духе, и на следующей неделе мы отправим тебя в бассейн.
Глава 3
Заброшенный
Джон
Черт. Я всегда считал, что готовить относительно легко. Я имею в виду, что это никогда не выглядит сложным, когда этим занимается мама. Я видел, как она жарит курицу, моет пол шваброй, убирается в холодильнике и стирает, и все это одновременно. Я считаю себя довольно умным человеком, в моих венах течет ее положительная кровь первой группы; конечно, я должен был унаследовать некоторые из ее способностей к многозадачности. Очевидно, нет. Спустя несколько серьезных ожогов, и я переосмысливаю всю свою идею удивить маму ужином.
Нахмурившись, я делаю резкий шаг назад, когда из-под стеклянной крышки, вибрирующей на большой кастрюле, вырывается облако пара. Рис. Он же должен быть пропаренным? Думал, ему это нравится. Так написано прямо на коробке. Чем больше пара, тем сильнее качается крышка, пока не становится похожа на шаттл перед взлетом. Я остерегаюсь приближаться к ней, даже с одной из этих девчачьих щипцов, защищающих мою руку. Может, я и храбрый парень, но я также знаю, когда нужно признать поражение. Я делаю еще один шаг назад.
Как будто мне нужно еще одно доказательство того, какой я идиот, над головой срабатывает пожарная сигнализация. Отвратительный, постоянный визжащий звук заставляет моего девятилетнего бигля Роско поднять свое больное артритом тело с того места, где он лежит на кафельном полу. Он издает длинный непрерывный вой. Не могу вспомнить, когда в последний раз видел его таким взвинченным. Моя мама всегда говорила, что я неравнодушен к отстающим.
— У меня все под контролем, — кричу я, перекрывая тревогу и вой моих собак. Что является полной ложью. Роско наклоняет голову, его глаза не уверены, ухо приподнято.
— Надоедливая пожарная тревога или настоящий полыхающий огонь, с чем ты справишься в первую очередь? — спрашиваю я Роско. Он качает головой в сторону, ничего не понимая. Здесь главная дилемма. Пожар? Тревога?
— Ну ты и помощник. Думал, бигли должны быть умными. Ты позоришь свою породу. — Решение принято. Я иду, а не бегу, к раковине (у меня есть чувство собственного достоинства), вытаскиваю резиновый шланг, включаю распылитель воды на мою курицу Терияки и овощную смесь, пылающую на сковороде. Запах, наполняющий кухню, слишком знаком, он похож на тот, когда
