чем не бывало сказал:
— Григорьев знал все ответы. Только он забыл. Растерялся. Молодой! Разволновался! Вот и забыл.
— Покрываете? — настороженно спросил товарищ майор.
— Что вы! Сам проверял! А какие наш комсорг политинформации проводит — заслушаешься, тексты газеты «Правды» читать не надо. Григорьев их наизусть рассказывает. Идет. Как говорится, в ногу с политикой партии.
— В ногу, говоришь?! — подняв голову и выпустив резко вверх струю табачного дыма, произнес незнакомец и, прищурившись вновь посмотрел на меня — Ну, тексты из газеты «Правда» читать все равно всем надо.
Добавил он, смотря сквозь меня, будто аппарат флюорографии на ежегодном медосмотре. В голосе его звучали откровенные назидательные нотки.
— Бесспорно! Но только Григорьев их еще и заучивает. Так что других кандидатов у нас нет. От рабочих в поездку должен ехать наш комсорг,. — отозвался скороговоркой председатель профкома.
— А остальные девятнадцать человек? — вопрос заданный товарищем в штатском на секунду завис в воздухе, будто паря в клубах табачного дыма, от которого становилось все тяжелее дышать.
— Профком поедет весь! — снова взорвались голоса в кабинете.
Розенберг откашлялся:
— Остальные девятнадцать человек представители управления.
— Правильно, — сказал «товарищ май», как назвал его наш председатель профкома. Весь облик этого гражданина выдавал в нем работника соответствующих органов. — Встреча будет на высшем уровне и вы будете представлять не только ваш завод, но и нашу страну. Отряд сопровождения вашей делегации я сформирую сам. Из самых проверенных людей своего отдела. И да, я лично собираюсь возглавить поездку.
— Бесспорно! — Розенберг поднял руки.
— Жду список для утверждения к завтрашнему утру –Сказал, будто топором рубанул «товарищ май». Здесь и к бабке не ходи, что за этим самым «май» скрывается слово майор. А вся эта делегация во главе майора, как пить дать, из тех, чья служба «на первый взгляд не видна». Дед мой, когда примет рюмку-другую на грудь, рассказывал об особом отделе, сформированном в годы войны и о том, что в каждой части был свой «особист», а попросту чекист, следящий за тем, чтобы моральный облик советского солдата был на должном уровне. Что ж, товарищ особист, выходит никуда вам не деться от нового имени. Буду звать вас про себя, конечно, товарищ Май.
Чекисты не сговариваясь поднялись, как один и не прощаясь покинули кабинет. На пороге майор обернулся и одарил меня напоследок ехидным взглядом. Как только дверь за ними закрылись, коленки у меня задрожали. По спине пробежала струйка пота.
Хорошо никто не видел. Профком увлеченно спорил:
— Бухгалтерию вычеркивайте. Хватит и трех представительниц! Там бы и одна справилась.
— Ехать без женщин?! Ты с ума сошел! — засуетился сразу старик Прокофьев. Признаться, такого я от него не ожидал. Был он всегда не заметен и тих. А тут, словно бес вселился в дедушку. Тряс седой бородой. Покраснел от натуги и негодования. — Там же водка — рекой! Как же потом без женщин?!
— Так ведь сознательные немки будут! Члены партии! Не подведут!
— Не о том, думаете, товарищи! — старался перекричать всех Розенберг.
— Куда ехать? Какая водка? И причем тут женщины? — растерянно спросил я тихо. Но меня услышали. Председатель обернулся, хмурясь:
— Ты что не слышал? Да об этом с утра все этажи говорят! В ГДР едем! Меняться опытом и получать новое оборудование. Цех будем создавать инновационный. Так, что Мишка, ты теперь меня на свадьбе своей три дня поить будешь! За то, что я для тебя сделал.
— В ГДР? — пробормотал я, столбенея. В голове ритмично стучал пульс.
Глава 2
— В ГДР? — переспросила мама, всплескивая руками. Она замерла по середине кухни. Из-под крышки белой, с оранжевыми цветочками кастрюли начал убегать вскипающий борщ. Яркие, свекольного цвета капли брызнули на белую эмаль плиты, тут же превращаясь в черные пятна. По оранжевому рисунку кастрюли протянулись бардовые линии. Огонь радостно вспыхнул желтоватым пламенем, запыхтел, но горелка не потухла. Папа недовольно повел носом. Запахло горелым. Мать находилась в прострации. Отец грозно кашлянул, зашелестел любимой газетой «Правда», встал с табурета и, потянувшись рукой, открыл форточку. Тут же по ушам ударил протяжный скрип старого дерева. Добрый дедушка Ленин посмотрел на меня с ордена на газете и показалось, что подмигнул, тут же отворачиваясь. Мол, не дрейфь Мишка, наше дело правое, мы победим и толи еще будет. Почем-то одобрение дедушки Ленина было особенно важно. В детстве я не верил в дед Мороза, но всегда ждал, что сейчас откроется входная дверь и войдет наш добрый вождь. В красном кафтане. Подмигнет мне, усаживая на коленку, и скажет:
— Ну, рассказывай, Миша! Чего там у тебя.
А рассказывать то и нечего было.
Теперь есть. Рассказал бы тебе, дедушка Ленин, что еду в Германскую Демократическую Республику. Как лучший из лучших! Вот комсоргом стал. Ячейку комсомольскую в пример другим ставят. И ребята в ней хорошие! Все как на подбор. Жаль мест в делегации больше нет. Непременно просил бы за двух-трех человек.
Мама опомнилась. Подхватила крышку за кольцо, в которое была вставлена пробка от вина «Анапа» и попыталась исправить положение. Вышло не так, как хотела. Как ни старалась аккуратно, все равно обожглась. Руку одернула, подула на ожог. Лицо ее раскраснелось от деловитости и усердия.
— Ага, — процедил я, подходя к обеденному
