— Здрасте. Вызывали?
Гомон сразу спал. Пять пар глаз внимательно уставились на меня. Я поймал на себе изучающий, колючий взгляд тех двух незнакомцев, что сидели на диване.
— Михаил! Григорьев! Заходи! Да, что ты в спецовке?! Снимай халат. Мог и бы догадаться, — затарахтел скороговоркой председатель профкома Розенберг — лысоватый, не в меру упитанный мужчина, с живыми глазами. Волосы на макушке его головы имели стойкую тенденцию к потере рядов. Но любимец бухгалтерии все же продолжал носить длинную прическу. Непременные модные, с толстой оправой «черепашьи» очки, дополняли его образ. Этакий повзрослевший и примеряющий на себя средний возраст, повеса. Он переводил быстрый взгляд то на меня, то на молчаливых товарищей. Зная характер нашего председателя профкома и то, как он нерешительно себя вел сейчас, можно было сделать вывод, что оба незнакомца расположились хозяевами в его кабинете.
— Да не успел. Торопился! — я уже снимал халат и вешал его на импровизированную вешалку, а проще на дощечку, утыканную гвоздями и приделанную специально к стене для таких внезапных визитеров, как я.
— Григорьев, — сказал хмурый мужчина, туша «Казбек» в пепельнице. Делал он это так беспощадно, ломая папиросу в труху, что мне стало не по себе. Я не услышал в голосе вопроса. Темный костюм в тонкую полоску, такого же цвета водолазка, подчеркивал его болезненную худобу. Нездоровая кожа с желтоватым оттенком, делала заостренное лицо еще больше неестественным и пугающим. Складывалось впечатление, что товарищ довольно редко находился на воздухе, а большее свое время проводил в каких –то подвалах или катакомбах. Мешки под красноватыми глазами свидетельствовали о тяжелой и изнурительной работе и хроническом недосыпе. Беспощадный взгляд пронзал меня насквозь. В нем читалась одновременно и насмешка и интерес. Не торопясь, мужчина вытащил из пачки новую папиросу. Его товарищ с готовностью поднес зажженную спичку, давая прикурить.
— Он самый, — сказал Розенберг, подскакивая на своем стуле и убедительно потряхивая ладонью в мою сторону. — Григорьев — комсорг, активист и передовик производства. Я считаю, что он достоин…
— Хватит, — резко оборвал его мрачный товарищ. — Только партия может считать, кто достоин! Это понятно?
— Так точно, товарищ май.! — Розенберг осекся, поняв, что сказал немного лишнего. Он постарался вытянуться, но у штатского человека — это выглядело комедийно. Незнакомец хмуро поморщился. Надменно глянул на председателя профкома и перевел тот же взгляд на меня.
— Без званий! Комсорг, говоришь? Сейчас поглядим, какой он комсорг! — и, глядя сквозь, обратился уже ко мне — Скажи-ка мне Григорьев, сколько делегатов присутствовало на двадцать пятом съезде КПСС?
— Четыре тысячи девятьсот девяносто девять!
— Угадал, — сказал товарищ, морщась, будто съел горький лимон — Но это было легко. А перечисли мне все объекты, которые были названы в честь двадцать пятого съезда!
Пол под ногами качнулся. Вот тут я мог поплыть конкретно. Что же я такого сделал, что товарищ из… даже не знаю с какой организации, но судя по поведению, стоящий рангом намного выше, чем наш Розенберг, решил меня завалить вопросами? Ну, ладно бы про основные тезисы спросил, про выдержки из доклада нашего любимого Ильича, но названия объектов?! Они же постоянно присваивались. И я мог что-то не знать. Вылечу с треском из комсоргов! Как в глаза ребятам буду смотреть? Эх, не проводить мне больше политинформации. Варвара то как расстроится. С завода придется увольняться. Не переживу стыд! Что ж, на БАМ поеду, начну все сначала.
— Ну? — товарищ растянул узкие губы в надменной ухмылке.
— Запорожскую ГРЭС, — начал я, закатывая глаза, пытаясь найти в себе лишние силы и дополнительно активировать мозг.
— Так!
— Новополоцкий ордена Трудового Красного Знамени нефтеперерабатывающий завод. Славянский завод строительных машин. — Каждое название давалось мне нелегко. Я даже вспотел от усилия. Незнакомец хлопал себя по коленке и подмигивал своему напарнику, приговаривая:
— Гляди- ка! И это знает.
На десятом пункте я сдался. Больше ничего вспомнить не мог. Уши начали краснеть. Я уставился в пол. В кабинете воцарилась тишина. Товарищ не выдержал, кашлянул и хрипло сказал:
— Дальше, товарищ комсорг. Осталось три пункта.
Я чуть сознание не потерял. Три пункта! Это провал.
— Я …- начал я очень тихо, — больше не знаю.
— Что ты там сказал?! — рявкнул незнакомец.
— Я больше не знаю, — голос мой предательски дрожал, выдавая волнение и даже какой-то страх перед ним.
Повисла такая тишина, что даже в оживленной всегда бухгалтерии за стеной, стал слышен ход настенных часов.
— Это очень плохо, товарищ комсорг Григорьев. Вы не упомянули улицу в городе Старый Оскол. В честь двадцать пятого съезда названа так же улица в селе Шелаево. И вы не назвали Смоленский завод радиодеталей! Товарищ, плохо не знать основы основ. За такое можно не только из должности вылететь, но и быть исключенным из рядов ВЛКСМ. У вас, товарищ Розенберг нет других кандидатур?!
Я понял, что моя участь решена. Вот так одним внезапным появлением этих двух, совершенно незнакомых людей на заводе. Хорошо, что под проверку попал я. Другие парни из моей бригады и семи пунктов не назвали бы, вот тогда и полетели бы объяснительные, а то и головы. Розенберг хороший мужик. Путевку мне зимой в Гагры организовал. Подвел его. Не специально. Прости товарищ председатель.
Я не смело посмотрел на председателя профкома, тот протирал свои дорогие очки белоснежным платком и всем своим видом показывал, что несколько не боится товарищей в штатском. Бесстрашный человек, я его еще больше зауважал. Розенберг водрузил очки на мясистый нос и как ни в
