заначку с собой взяла.
Сейчас гнев на родичей начал подостывать, к тому же Таньке было как-то стыдно перед человеком, у которого вообще никакой родни не осталось. Танька ворочалась на неудобном диване, пересчитывая ребрами пружины, и думала о том, что подарков в этом году она никому дарить не будет. Ну их всех! Эта свобода показалась ей такой же блаженной пустотой, как и сон, в который она провалилась.
Утром, однако ж, все тело болело. Ступив с дивана на пол, Танька ощутила всю прелесть соприкосновения с грубой действительностью в виде давно немытого пола. Может, прибраться тут? Домовитостью Танюха не отличалась, но когда заняться особо нечем, как говорится, почему бы и не?
Выпив пару кружек чая на кухне (там тоже был бардак), попялившись какое-то время в пыльное окно и погладив дремавшую на подоконнике бело-рыжую кошку (той, похоже, как и Олегу, все было до фонаря), Танька взялась за дело. Сумки и коробки из угла она вынесла в коридор: спросит у Олега, может, он разрешит их выбросить. В комнате они ее нервировали, как случайно запавшие в голову фразочки родственников, которые перебирали все ее косяки и подрывали самооценку. Затем она подмела пол, поднимая клубы пыли истрепанным веником, нашла какое-то ведро и тряпку и принялась за уборку.
Разбуженная тяга к чистоте внезапно столкнулась с препятствием – под диван не пролезали ни веник, ни рука с тряпкой. Танька преисполнилась решимости отодвинуть от стены этот предмет давно не мягкой мебели. Однако пенсионер стоял на своем, как ее дед, когда в споре величие СССР отстаивал. Танька поднажала. «Обои обдеру, пол поцарапаю – все разворочу, но тебя, гад, сдвину», – думала она. Все ее упорство и желание изменить свою жизнь почему-то сосредоточились на этом огромном старом диване. Еще, еще чуток! И вот он наконец-то сдвинулся, открыв Танькиному взору суверенное государство пыли и мусора. Какие-то бумажки, фантики от конфет, ссохшийся, как мумия, огрызок яблока, несколько ручек и мобильник. Серебристый «Самсунг», старенькая модель. Похожий был у Таньки классе в пятом, может, дома до сих пор где валяется. Вроде хрень, а в помойное ведро не отправишь.
Танька в задумчивости вертела телефон в руках.
В замке щелкнуло, открылась дверь.
– Это я, не боись, надо взять кой-чего…
Дверь в комнату была как раз напротив входной, поэтому Олег сразу заметил и оценил Танькин подвиг:
– Фигасе, ты Халк!
Танька хотела пошутить, что это она еще не завтракала, как Олег заметил в ее руке телефон.
– Нашла. За диваном, – пояснила она.
Все-таки какой неприятный у него взгляд! Танька почувствовала себя виноватой, как будто она этот телефон стырила.
Олег взял телефон, повертел в руках.
– Не может быть!
Нажал на кнопку включения. Телефон не отреагировал.
– Сейчас…
Олег ушел в свою комнату и вернулся с зарядным устройством. Тут же, за диваном, нашлась розетка, в которую он воткнул шнур зарядки. Телефончик начал заряжаться.
– Если это он… Десять лет за диваном пролежал, по ходу. Я думал, он его с собой взял. Это брата моего. – Олег поднял глаза на Таню. – Мелкого.
Таня кивнула. Телефон его брата. Который того… погиб. Жуть, блин. Ну и находочка…
– Я мебель и вещи раздал и распродал. Стенку всю. Стол письменный. Игрушки. А диван хотел вынести на помойку, но прикинул, что он в дверной проем не пройдет, надо наличник снимать. На хрен этот геморрой? Пусть стоит, думаю. Этим, с рынка, спать сойдет.
– Жестковато вообще-то.
У человека вся семья погибла, а ей спать жестко. Танька мысленно обозвала себя дебилкой. Но с другой стороны… Олег должен знать: это для него, судя по всему, умерли все ощущения – а для других нет. Другим было жестко, скользко, холодно, жарко, больно, приятно, страшно и еще по-всякому.
Телефон заряжался.
Танька понимала, что Олегу очень страшно, но он не отступит. Где-то на краю памяти вспыхнула история про кента, что полез в ад за женой… Надо было уходить не оборачиваясь, они шли-шли, но она все-таки обернулась и стала соляным столбом… Или он обернулся? Все в башке перепуталось, только одно ясно – вертеться не вариант.
Олег нажал на кнопку включения. Пароль оказался не нужен.
– Гошка диктофон любил… Там лимит, запись может длиться всего пару минут. И он вечно записи делал, одну за другой.
Голоса перебивали друг друга, тыкались локтями, как в переполненном автобусе:
– Ты собираешься? Опаздываешь уже! – Женщина.
– Да! – Мужчина.
– Гоша, доедай давай! – Женщина.
– Тут сигареты лежали на холодильнике, кто взял? – Мужчина.
– Я тебе говорила: прячь свои сигареты! Олег, ты? Гошке не дотянуться! – Женщина.
– Гошка типа совсем тупой: не мог взять табуретку, да? – Молодой парень, в котором Таня не сразу опознала Олега.
– Ага, Гошка взял и скурил… Олег, если узнаю, что ты куришь… – Женщина.
– Ма-ам… – Олег.
– Я все съел! – Ребенок.
– Умница, Гоша! Олег, если узнаю, что ты куришь… Никаких тогда карманных денег на гульки-танцульки с этой твоей Лизкой… – Женщина.
– Слушай, а ты не видела, я ключи свои куда в последний раз ложил? – Мужчина.
– А вон что лежит? – Женщина.
– Это Олеговы. Мои с брелком… – Мужчина.
– Может, упали? За тумбу? – Женщина.
– Смотрел уже.
– Кошка, наверно, заиграла. – Женщина.
– Или Гошка, – снова Олег.
– Гошка не кошка! Гошка не кошка! – Ребенок.
– Успокойся уже! – Женщина.
– Гошка не кошка! Гошка не кошка! – продолжал скандировать малой.
Танька боялась, что Олег заплачет. Как тогда утешать? Лизка вон не смогла. А она девушка его была. Хотя чем она утешить могла – сексом и конфеткой?
Танька подумала, что у его мелкого, как и у него, Олега, наверно, была ямочка на подбородке. А батя чувствовал себя виноватым из-за того, что курит. А мать любила, чтоб ботинки в коридоре по размеру были выстроены. Хрен его знает, почему Танька так решила.
Реветь Танька ненавидела, но себя побороть не смогла. Момент, когда первый раз шумно вдыхаешь и с всхлюпом выдыхаешь, при рыдании самый стыдный. Она затаила дыхание.
– О, сейчас… Где это? Должно же быть! Оборжешься! Ну есть же оно! – Олег пролистывал диктофонные записи. – Во!
Он нажал на воспроизведение, и из телефона понеслась задолбавшая всех в одно лето мелодия. Дурацкое кривляние, фиг знает почему ставшее популярным.
– Тын-тырыдын-дын-тын-тын-дын-тын-дыры-дын-дын-дын-дын! Чмяо-чмяо! – детский голос перекрикивал эту какофонию. Малой типа подпевал.
Олег засмеялся.
Танька засмеялась тоже. С хлюпами и взвизгами, комкая воздух при каждом вдохе.
Они стояли и смотрели, как заряжается телефон. Танька вытирала слезы, Олег сжимал мобильник в руке и улыбался. Кривовато, но все же по-доброму.
А потом сказал:
– Сигареты тогда я взял. Врал и не краснел. – Он достал из кармана пачку, зажигалку, подошел к форточке и закурил. – Ты-то куришь?
– Не-е…
– Хочешь – кури. Кури и ври. Если есть кому врать – это хорошо. Смекаешь, голова-мандарин?
– Наврала уже.
Танька отправила мамке SMS: «Остановилась у Лизы». Мать написала: «Канфет каробочку купи и от нас приветы передай. Непей много» («И она еще стебет меня, что я в
