где я когда — то уже лечилась. Причем пару раз.
— Вот. Забирайте. — Врач выдала ей карточки.
— Так, ну че встали? Велком ту на выход! — и Марина Геннадьевна кивком головы показала на распахнутую дверь. — Вперед и с песней!
Мы все вчетвером вышли на улицу.
Я надела куртку — несмотря на лето, было таки очень прохладно.
Да и тучи никуда за это время не делись: в любой момент мог пойти проливной дождь.
Я вдохнула свежего воздуха и осмотрелась: как же здесь все — таки красиво!
Настоящая природа, как в каком — нибудь лесу!
Царила полная тишина. Больные после обеда отдыхали, находясь в отделениях.
Сегодня пятница. Второй смены на трудотерапии не будет.
Да и врачи, наверное, уже ушли. Или остались, потому что предупредили о приходе новеньких.
Мы пошли вдоль тропинки к зданию из красного кирпича. Второе такое же утопало в зелени и находилось в паре сантиметров от нас.
От слабого порыва ветра густые ветви деревьев закачались над нашими головами. Вокруг такая приятная зелень! Люди прогуливались по больничному городку, держась за локотки. Лавочки пустовали.
— Ниче здесь так… Жить можно, — произнес незнакомец. Как назло мы шли с ним чуть ли не за ручки.
Он закурил и выпустил дым.
— Здесь курить запрещено, — сделала ему замечание Марина Геннадьевна.
Альбинос нехотя потушил сигарету.
Я фыркнула от смеха.
— У меня сегодня какой — то хреновый день. Везет с самого утра, — недовольно сказал он и гневно сплюнул.
— Бывает, — улыбнулась я.
— Какого хрена я сюда приперся? Она и без меня могла сюда приехать, — продолжал возмущаться красавчик.
— Зато прогулялся, — подкалывала я его.
— Да — да! Я каждый день здесь гуляю!
Я рассмеялась.
— Ты чего такой злой? Встал не с той ноги?
Альбинос посмотрел на меня.
— А тебе какое дело? Ты — то здесь надолго прописалась, как я послушал.
— А разве это плохо? Зато кормят бесплатно.
— Ну да. Бесплатно.
— Так, мы пришли, — Марина Геннадьевна подвела нас к забору.
На калитке был завязан узел — что — то типа амбарного замка, чтобы больные не могли сами его развязать. Хотя с другой стороны, во внутреннем дворике, всегда сидела охрана из четырех человек: две медсестры с обоих этажей и санитары с первого.
— Пройдемте, молодые люди, — санитарка распахнула калитку, развязав веревку, и жестом приказала входить. — А теперь представлюсь: меня звать Марина Геннадьевна. Я санитарка с четырнадцатого отделения. Сегодня со мной работает Наталья Сергеевна. Это я рассказываю тем, кто у нас еще не был. Мельникова не считается.
— Э — э, а почему Мельникову вечно дискриминируют? — шутливо возмутилась я.
— Будешь возмущаться — проведешь месяц на первом этаже, — произнесла Марина Геннадьевна.
Мужчина усмехнулся. Я бросила на него гневный взгляд.
— Все, пошлите. Предупреждаю сразу: Людмила Афанасьевна занята и примет вас позже. Так что, будьте добры подождать.
Мы вошли в тамбур.
Марина Геннадьевна достала из кармана белого халата ключ и отперла тяжелую деревянную дверь.
— Вы — за мной. — Она показала на меня с пожилой женщиной. Мы как раз прошли в просторное фойе, где стояло несколько стульев. Что — то типа комнаты для свиданий с родней. — А вы, — санитарка указала на мою маму и альбиноса, — подождите здесь. Сейчас вернемся.
Я последовала за Мариной Геннадьевной.
— Так, барышни, — она прошлась по отделению, оставив нас у закрытой двери медсестринской. — Ты — туда. — Санитарка обратилась ко мне, показав на вторую палату — как раз напротив кабинета медсестры. — Там свободное место есть. Вещи свои давай сюда. — Я передала ей пакет. — Придет Валентина Алексеевна, все посмотрит и, если что, разрешит что — то забрать прямо сейчас. Пока можешь располагаться. А Вы идите в третью палату, — сказала Марина Геннадьевна пожилой женщине. — Там тоже есть свободное место.
Я бросила постельное белье на свободную кровать и вернулась в фойе.
— Ну все. Теперь можешь отдыхать. Если что, я приеду к тебе в пятницу. Если все получится. Привезу тебе мобильник. — Я молча кивала, пока мама вела свою речь.
Мне было сложно сдерживать свои эмоции. Хоть это и временное расставание, все же дома оставаться всегда лучше. Но раз уж другого пути нет…
— Ладно. — Мать посмотрела на свои наручные часы. — Оставайся. Поеду домой. Может, часов в шесть приеду. Все, давай. — Мы обнялись. — Пока. — И я помахала ей рукой на прощание.
Я забежала в палату, находившуюся через стенку, и постучала в окно — мама как раз вышла из здания и спускалась, держась за перила.
Она была тогда полная и седая.
Мать рассказывала, как поседела, когда рожала старшую дочь, мою сестру, Аню.
Иногда ей приходилось краситься в свой родной, русый, цвет.
И, к тому же, на протяжении последних четырех лет мать болела сахарным диабетом.
Мы снова помахали друг другу и окончательно разошлись.
Я осталась стоять у окна.
И почти в ту же минуту вышел тот самый красавчик — альбинос. Он с кем — то разговаривал по телефону, и подошел к окну.
В фойе громко хлопнула входная дверь. Либо кто — то ушел, либо, наоборот, пришел.
Я постучала по стеклу.
Мужчина обернулся.
Я помахала ему рукой. А он — мне в ответ. И ушел.
А я ведь всего лишь подшучивала над ним. Эх.
2
Я вернулась обратно в палату.
В комнате никого не было — стояли разобранные постели и раскиданы вещи.
Я молча заправила свою постель и прибрала гигиенические средства и полотенца себе под кровать. В коридоре царил шум: работал телевизор да больные громко разговаривали между собой.
Я присела и огляделась. Хотелось чем — то заняться, но единственным желанием было лечь спать.
На улице все — таки пошел дождь. Вот умора! Мама как раз попала под ливень!
Мысли о ней заставили меня грустить. Как бы я не рвалась сюда, с ней все равно было лучше. Несмотря на наши непростые отношения: характер у мамы тот еще — могла обидеться на пустом месте и подолгу не разговаривать.
Да и ругались мы очень часто: я просто не хотела никого слушать и делать то, что хочется. Хотя мне пару месяцев назад исполнилось девятнадцать — пора бы начать думать своей башкой.
Но есть одно обстоятельство, которое не дает это делать. О нем расскажу позже.
Не хочу вываливать все сплошным текстом. Пусть будет … небольшая интрига.
— Мельникова! — О черт! Я совершенно забыла об Валентине Алексеевне! Неужели она уже успела вернуться? — Мельникова! — снова раздался ее пронзительный голос.
Пришлось встать и
