Баба, как думаешь?
Баба снял очки.
– Я с нетерпением ожидаю знакомства с миссис Сэнгстер, – сказал он. – Это очень радостное событие. Моя единственная дочь выходит замуж. Семьи впервые собираются вместе. Мини, ничто не испортит этот вечер. Надеюсь, что ты разделяешь мои чувства.
Глаза Ясмин защипало от слез. Она моргнула и закусила губу. Через несколько секунд ей удалось выдавить:
– Спасибо, Баба.
Он начал вслух анализировать анамнез и признал предположение Ясмин довольно обоснованным, учитывая ливедо на животе, однако в итоге – по причинам, которые он подробно разъяснил, – посчитал наиболее вероятным диагнозом тромбоцитопенический акроангиотромбоз.
Ясмин кивала в такт его словам, но почти не слушала. Ей стало по-детски спокойно, как будто отец заглянул под кровать и заверил ее, что там не затаились чудовища. Отец с нетерпением ожидает знакомства с миссис Сэнгстер. Еще бы! Ведь Гарриет – почтенная, уважаемая дама. Она не какая-нибудь порнозвезда, как бы Ариф ни старался убедить Ясмин в обратном. Она пишет книги про теорию феминизма и литературу, читает лекции в двух университетах и входит в правление по меньшей мере трех благотворительных фондов. Стеснение в груди Ясмин исчезло. Когда Ма наконец позвала их есть, она вошла в кухню с облегчением (и, возможно, легким головокружением от голода).
Ма
Ясмин не помнила, чтобы в кухне когда-нибудь был порядок. Но и видеть кухню в подобном состоянии ей тоже не доводилось. Ма учинила разгром такого масштаба, что Баба неуверенно попятился на пороге. Впрочем, к его чести, он овладел собой, продолжил путь и без единого слова занял свое место за столом. Кухня была вотчиной Ма, и она распоряжалась ею по своему усмотрению.
– Слишком жарко, – сказала Ма. Ее высокие круглые скулы блестели от пота. – Сегодня только рис с овощами. – Она выключила радио, которое всегда составляло ей компанию.
– Отлично, – сказал Баба, одобрявший простую пищу.
– Ух ты, Ма, – сказала Ясмин, обводя рукой дымящиеся сковороды с карри, противни с жаренными во фритюре закусками и окно со стекающими каплями конденсата. – Не обязательно было столько всего делать.
– Да, – ответила Ма, – завтра времени не будет. Мне надо отвезти мистера Хартли в Вулидж.
– То есть… – Ясмин осеклась. – То есть это потрясающе. Спасибо, Ма.
Ма повела головой, что в данном случае означало «да брось!», а также «гляди, сколько предстоит уборки». Она могла доносить целые фразы движениями головы и глаз. Положив еды Бабе и Ясмин, она наполнила третью тарелку для Арифа, хотя тот еще не появился. Сама она, по ее словам, была не голодна, потому что весь день пробовала свою готовку и кусочничала.
– Почему этот мальчишка не может спуститься без троекратного приглашения? – вопросил Баба. – А, вот и он.
Ариф взял свою тарелку.
– Ага, я поем у себя в комнате. У меня куча работы.
– Сядь за стол, – велел Баба. – Расскажешь мне об этой своей работе за едой.
– Говорил же, – буркнул Ариф. – Я разрабатываю приложение.
– Тебя научили этому на факультете социологии? – По мнению Шаоката, социологическое образование было совершенно бесполезно. За два года, прошедшие с тех пор, как его сын окончил университет, Баба скорее укрепился, чем разуверился в этом убеждении.
– Забей, – сказал Ариф, двинувшись к двери.
– Оставь тарелку на столе. Тебе некогда есть.
Ариф замялся в нерешительности. Ясмин знала, что он взвешивает последствия. Он может проигнорировать тихие распоряжения отца, и больше об этом не зайдет и речи. Но в первый день следующего месяца окажется, что сумма, выделяемая ему на карманные расходы, ополовинилась или и вовсе обратилась в ноль. Гордость или карман? Что он спасет сегодня?
– Nikuchi korechhe, – пробормотал Ариф себе под нос. К черту всё. Он поставил тарелку и вышел из комнаты.
– Не относи ему ее потом, – сказал Шаокат жене. – Своими поблажками ты его только портишь.
Аниса склонила голову в знак согласия и с тяжелым вздохом села.
– Зачем ты везешь мистера Хартли в Вулидж? – спросила Ясмин.
Мистер Хартли, их пожилой сосед, был, по воспоминаниям Ясмин, древним стариком еще двадцать лет назад, когда Горами поселились на Бичвуд-Драйв. До этого они кочевали по съемным квартирам и домам, имевших кое-что общее. Ночами напролет мимо грохотали машины, а стоило шагнуть за порог, вас окружали толпы людей и душили бензиновые пары. Баба всегда говорил, что жить выгоднее на больших улицах, поэтому здешняя тишь удивила Ясмин. «Знаешь, как называется это место?» – спросил Шаокат у дочери, пока грузчики таскали ящики и мебель. «Да, Баба, Таттон-Хилл». Баба покачал головой и обвел широким жестом сонные дома с полузакрытыми от воскресного утреннего солнца жалюзи, блестящие зеленые изгороди, безликие гаражи, полосы газона и обрамляющие улицу широкоплечие деревья. «Оно называется нашим кусочком рая на земле», – торжественно провозгласил он.
– «Везешь»? – повторил Шаокат. – Если бы твоя мать научилась водить, то могла бы его отвезти. Она поедет с ним на автобусе, хотя он знает дорогу лучше ее.
– Скорее всего, я его порчу, – сказала Ма. – Я везу его к человеку, который втыкает в него булавки, чтобы вылечить артрит.
– Акупунктура! – фыркнул Баба.
– Ма, ему следовало бы упомянуть тебя в своем завещании. Ты делаешь для него больше, чем его собственные дети.
Дочь и внуки мистера Хартли жили где-то на западе Лондона, а сын – в Мордене, но навещали его всего пару раз в год. Ясмин это возмущало. Ей с рождения внушали, что нет ничего важнее семьи, а то, что Горами почти не общались с родней, объяснялось вынужденными обстоятельствами.
– В завещании? – потрясенно переспросила Ма. – Разве я шакал, чтобы есть его плоть и кости? А мистер Акерман? Я должна пожирать его тушу тоже?
Мистер Акерман из дома семьдесят два был еще одним получателем социальных услуг Ма. Мистер Кумбс, проживавший в коттедже на углу, был особенно неравнодушен к бирьяни с ягненком, который готовила Аниса.
– Нет, ты ангел, – ответил Баба. – Если он завещает тебе дом, ты сможешь открыть пансионат для всех одиноких белых стариков.
– Пфу! Чепуха, – отозвалась Ма.
* * *
– Я не могу выбрать. – Ма призвала Ясмин к себе в спальню и теперь стояла над двумя нарядами, разложенными на кровати. – Первое впечатление так важно.
Ясмин оглядела шелковое платье с ошеломляюще пестрым принтом – бирюзовыми, фиолетовыми и лаймово-зелеными птичками и цветочками. Возможно, при помощи команды стилистов оно бы сносно смотрелось на какой-нибудь супермодели. На низенькой, уютной Ма оно стало бы эпической катастрофой.
– Пощупай. – Ма погладила шелк и развернула подол. – Такой прекрасный материал, и всего десять фунтов я заплатила в благотворительном магазине Британского фонда по борьбе с сердечными заболеваниями, торгующим подержанными вещами.
– Попугайчики очень… эффектные, – сказала Ясмин, и ее сердце упало при мысли, что придется представить неизменно элегантной Гарриет эксцентрично одетую Анису.
– Но этот костюм может быть лучше для первого впечатления. – Ма перешла ко второму варианту – коричневому юбочному костюму, похоже, сшитому из обивочной ткани, и белой, с виду легко воспламеняющейся, блузке.
Если ее родители придут в белых рубашках и парных коричневых костюмах, сможет ли Гарриет сохранить невозмутимость? Почему Ма за столько лет не научилась одеваться как нормальный человек? Это не так уж сложно: нужно всего лишь смотреть по сторонам и подражать окружающим.
– Не знаю, – сказала Ясмин. – Я вот думаю… Может, наденешь одно из своих сари? Ты всегда потрясающе выглядишь в сари.
– О нет, – сказала Ма. – Миссис Сэнгстер подумает: «Эта Ясмин-Ма несовременная. Почему она не адаптируется и не ассимилируется?» Вот почему я говорю, что встречают по одежке.
Достаточно аутентичны, чтобы довести ее до оргазма. Лучшим выбором, несомненно, было бы сари. Но что можно сказать Ма? Оденься завтра аутентично? Не надевай эти стремные наряды? Даже если она это скажет, толку не будет. Ма спросила ее мнение, но Ма имела обыкновение мило игнорировать мнения, которые, на ее взгляд, были ошибочными. Баба любил повторять, что она
