в недоумении. Разве приведенный выше список не составляет суть, самую сердцевину протестантского богословия? Почему, спросите вы, такая весть вызвала какие–то проблемы и беспокойство в среде адвентистов в 1888 году?
Ответ на этот вопрос мы можем найти в адвентистской истории в период между 1844 и 1888 гг. Именно к этой теме мы и обратимся сейчас.
2. Почему правильное понимание вести о вере в возвеличенного Спасителя было так важно для адвентистов в 1888 году?
Этот вопрос возвращает нас к первым десятилетиям адвентистского движения. Богословие адвентистов седьмого дня включает в себя две категории доктрин. К первой относятся доктрины, которые адвентисты разделяют с другими христианами. Это спасение по благодати только через веру, важность Библии, историческая роль Иисуса как Спасителя мира и сила молитвы.
Ко второй категории относятся доктрины, которые отличают адвентистов седьмого дня от других конфессий. К таковым относятся: святость седьмого Дня, субботы, Второе пришествие Иисуса перед началом Тысячелетнего Царства, а не после него, условная природа бессмертия, а также весть о суде в Книге Пророка Даниила (гл. 7 и 8) и в Книге Откровение (гл. 14).
В девятнадцатом веке адвентисты жили большей частью среди христиан, поэтому они не стремились заострять внимание на тех доктринах, которые были общими для всех христиан. Действительно, зачем проповедовать о спасении по благодати баптистам, которые уже верят в эту доктрину, или о важности молитвы методистам, которые и так об этом уже знают?
Куда важнее было проповедовать об отличительных адвентистских доктринах, чтобы убедить людей в важности соблюдения седьмого дня недели, субботы. В результате адвентистские евангелисты приходили в какую–то общину и публично вызывали известных проповедников на дискуссию по таким вопросам, как природа смерти и ада, истинная суббота и так далее. Такой подход ярко освещал отличительные адвентистские доктрины. В эпоху, предшествующую появлению радио и телевидения, публичные дискуссии привлекали толпы людей в маленьких городах.
Но в этом были и свои отрицательные стороны. Так, 40 лет такой проповеди привели к определенному разделению между адвентистами и основными христианскими конфессиями. Поэтому Елена Уайт в отрывке из книги «Свидетельства для проповедников», который приведен выше, умоляет о том, чтобы адвентисты проповедовали
«весть Евангелия Его благодати… чтобы мир [включая иные конфессии] больше не говорил, будто адвентисты седьмого дня говорят лишь о законе, но не учат вере во Христа»[2].
Воинственные методы адвентистских евангелистов сделали из них полемистов, которых зачастую больше волновала победа в споре, основанная на веских библейских аргументах, чем проявление любви к тем, кто в чем–то отличался от них. Елена Уайт отмечала:
«Донося до людей требования Закона, многие забывают представить им безграничную любовь Христа»[3].
Другими словами, адвентисты использовали такие методы проповеди, которые часто ожесточали их оппонентов в ходе дискуссии. Даже будучи правы с доктринальной точки зрения, они, как полагала Елена Уайт, проявляли ложный дух.
Эта тактика, отточенная до совершенства в непрерывных дебатах, на сессии Генеральной конференции в Миннеаполисе была использована не против других церквей, но нацелена на адвентистских проповедников, которые высказывали свои воззрения, отличавшиеся от мнения большинства. Елена Уайт назвала этот ложный дух, который во многом способствовал внесению разобщения в среду участников конференции в Миннеаполисе, фарисейским духом (см. вопросы 15 и 16).
Таким образом, адвентистская Церковь к 1888 году была готова внести поправки в свою теологию, а также изменить подход к проповеди. Прежде чем приступить к обсуждению того, что происходило на совещании, мы коснемся событий, которые имели место как внутри Церкви, так и за ее пределами и которые предшествовали Генеральной конференции в Миннеаполисе.
ГЛАВА 2
ЛЮДИ И СОБЫТИЯ ПЕРЕД НАЧАЛОМ КОНФЕРЕНЦИИ В МИННЕАПОЛИСЕ
На первый взгляд, 1888 год не предвещал никаких громких событий. «Наши взоры обращены в будущее», — писал Урия Смит в редакционной статье журнала «Ревью энд Геральд». «Будущее с каждым годом становится все яснее, доказательства все убедительнее свидетельствуют, что мы не хитросплетенным басням следуем, возвещая скорое пришествие нашего Господа. Пророчества стремятся к своему исполнению. События движутся со все увеличивающейся скоростью. Слово Божье доказывает Свою истинность и утешает каждого смиренного верующего, даруя ему надежду на то, что все, построенное на Нем, никогда не рухнет»[4].
Президент Генеральной конференции Джордж Батлер высказывался примерно в том же духе. «У нас есть много причин благодарить Бога, и мы с воодушевлением вступаем в новый 1888 год», — писал он в циркулярном письме служителям адвентистского движения в январе 1888 года. Отмечая, что адвентисты седьмого дня «никогда не настаивали на той библейской экзегезе, которую им надлежало оставить», он подчеркивал: «Каждый год у нас появляется все больше свидетельств относительно того, что мы правы в своем истолковании великих пророческих тем, и это особо выделяет нас как народ»[5].
Богословские споры, не имевшие себе равных в истории адвентизма, вспыхнули на исходе 1888 года, хотя в январе этого года внешне все выглядело довольно спокойно. В данной главе мы поговорим о людях, которые принимали участие в этих дискуссиях, и о событиях, которые к ним привели.
3. Кто в 1888 году был среди главных участников богословских дискуссий?
Это важный вопрос, поскольку движущей силой в развитии событий на сессии Генеральной конференции в 1888 году стал межличностный конфликт. Спор разгорелся между двумя сторонами. Джордж Батлер (1834–1918) и Урия Смит (1832–1903) представляли «старую гвардию». Им противостояли Алонзо Т. Джоунс (1850–1923) и Эллет Дж. Ваггонер (1855–1916). Два молодых редактора из Калифорнии, которые бросили вызов своим старшим коллегам на Востоке США.
Батлер избирался президентом Генеральной конференции адвентистов седьмого дня несколько раз: с 1871 по 1874 годы и с 1880 по 1888 годы Батлер в определенные моменты мог вполне честно оценивать себя. Возможно, он весьма точно и правильно оценил себя, когда написал:
«Я… несомненно… по своей натуре человек железный и проявляю недостаточно любви Иисуса»[6].
Осознав, что занимал слишком воинственную позицию в спорах, развернувшихся в середине 1880–х годов относительно закона в Послании к Галатам, Батлер писал Елене Уайт, что хотел бы «быть похожим на Иисуса — мудрого, терпеливого, доброго и отзывчивого, искреннего… Который любил справедливость и желал всем блага»[7]. Он горько сожалел, что в нем преобладает «слабая человеческая природа»; он писал: «Я много борюсь с ветхим человеком»[8]. Он хотел, чтобы этот ветхий человек в нем «умер. ОКОНЧАТЕЛЬНО УМЕР»