вдруг рвануло совсем близко, и наступила ночь — будто выключили свет.
Взрывом легко контуженных детей сбросило в воронку, поэтому их не заметили солдаты, ну и не задело при следующем обстреле. Контузия оказалась легкой, но наложившись на уже испытанное, просто отключила сознание двоих детей. В следующий раз Гриша открыл глаза, когда вокруг было тихо. Нет, не совершенно — вдали что-то глухо бухало, слышны были и взрывы, треск чего-то… Подняв голову, мальчик увидел, что девочка не подает признаков жизни, отчего попытался ее «разбудить», до ужаса боясь того, что она умерла. Несмотря на то, что Гришка озверел в детском доме, он совсем не хотел оставаться в одиночестве.
— Не тряси меня, — попросила пришедшая в себя Маша. — Я живая… Наверное.
— Я так испугался за тебя, — признался Гриша, облегченно выдохнув. — Вставай, нам надо к людям, наверное…
— Сам-то веришь? — ответила ему девочка. — Люди ментам сдадут, никому не будет интересно, что мы не бежали…
— Значит, мы не скажем, кто мы, — решил мальчик. Голова гудела, отчего соображала плохо. — Если поймают, скажем, что немые!
Эта фраза Машу рассмешила. Она сначала захихикала, потом рассмеялась, а потом неожиданно для Гриши расплакалась. Переход был мгновенным, отчего мальчик кинулся к девочке, стараясь ее успокоить. Заметив, что вокруг, похоже, день, Гриша пытался сообразить, что происходит.
— Что с тобой? Болит что? Поранилась? — начал расспрашивать Гриша, но Маша была уже просто в истерике. Тогда мальчик сделал то, что делали родители других детей в школе — неловко обнял девочку, от этого вроде бы начавшую успокаиваться.
— Мы чуть не сдохли… мама… никто не любит… как будто… — прорывающиеся сквозь рыдания слова Гриша не очень понимал, но продолжал обнимать Машу. Только сейчас Гриша почувствовал, что вокруг холодно, просто жутко как холодно. То есть, совершенно не по-июльски, хотя в Питере погода была капризной, но не настолько же!
— Вставай, надо двигаться, чтобы не замерзнуть! — прикрикнул он на девочку, от такого широко раскрывшую глаза. — Если замерзнем, то заболеем!
— Да кому я нужна! — воскликнула Маша, уставшая от всего, что произошло, но мальчик просто тащил ее за собой, заставляя вылезать из ямы, а потом куда-то идти.
Это Гриша знал очень хорошо — если заболеть, то сбежать не сумеешь. Попадаться им было нельзя, Машка права — никого интересовать, что они не сбежали, не будет. Почему-то мальчик и не подумал об оставшихся в автобусе — ему было просто все равно.
Рассмотревши дым на горизонте, Гриша потащил девочку за собой почти волоком. Вскоре они прошли мимо разрушенных домов… дело действительно пахло войной, как в старых фильмах, которые показывали еще, когда Союз был. Мальчик сам не понимал, куда они идут, но не останавливался. Ему казалось, что если остановиться, то дальше идти будет невозможно. Город был Гриша незнаком и чем-то знаком одновременно. Редкие прохожие косились на них обоих, но не подходили. В своих детдомовских куртках грязно-серого цвета они почти ничем не отличались от окружающих.
Внезапно сверху и вокруг что-то завыло, люди куда-то побежали. Гриша решил бежать за ними: возможно, прохожие знают лучше? На улице все выло, заунывно, страшно… Послышался громкий голос, спокойно проговаривавший какую-то фразу, но мальчик ее сначала не понял, а вот потом внутри него все похолодело.
— Граждане, воздушная тревога! — громкий голос пугал страшнее сирены.
Люди бежали, видимо, чтобы спрятаться, поэтому Гриша с Машей на прицепе побежал за ними, что было мочи. Девочка на окружающую действительность не реагировала, так ее шокировало увиденное. Сирены все выли, люди бежали. Пробежав до большой белой надписи «Бомбоубежище», мальчик понял — им туда. Нельзя сказать, что он что-то вынес из тех фильмов, что видел в детстве, ведь происходившее вокруг, с его точки зрения, было совершенно невозможным.
За небольшой лестницей открылось большое помещение. Больше всего помещение, заполненное мужчинами и женщинами, напоминало подвал. По сравнению с улицей здесь было тепло, поэтому Гриша забрался с девочкой в самый темный уголок, помогая ей устроиться поудобнее. Совершенно шокированная Маша совсем не реагировала на внешние раздражители, а это было опасно. В голове мальчика смешались старые фильмы, рассказы о военном времени, и что тогда делали с людьми, «легенды» постсоветских лет, отчего ему было просто страшно.
— Маша, — шепотом на ухо девочке проговорил мальчик. — Нужно молчать, что бы ни случилось, потому что здесь могут плохо к нам отнестись, а перед взрослыми мы беззащитны. Очень похоже, что началась война, а менты в войну, кажется, и расстрелять могли.
— Наши-то точно, — вздохнула Маша, в добрых милиционеров не верившая. Раньше они были добрые, а теперь все озверели, поэтому попадать к ним в лапы не хотелось. — Будем молчать, только надо или тихо говорить, или как-то показывать…
— Тогда давай договоримся о сигналах, — произнес Гриша, предложив сразу же свои, подсмотренные в школе у других мальчишек, игравших в войну. С детдомовцами-то никто играть не хотел, их, скорее, опасались.
Наверху что-то громко бухало, с потолка сыпалась пыль, двое детей никому интересны не были. Одежда их уже была пропыленной и грязной, потому что в процессе и Маша, и Гриша пару раз падали в грязь, на что школьная форма, в которую их обрядили для экскурсии, рассчитана не была. Да и не так сильно она изменилась, впрочем, этого молодые люди еще не знали.
— Согласна, — кивнула девочка, повторив сигналы, чтобы убедиться, что запомнила их. Сложного ничего не было, а жить хотелось, потому что… Что с ней может сделать мужчина, девочке уже объяснили и, если на Гришку она была, в целом, согласна, раз выхода все равно нет, то на кого другого — нет.
— С едой у нас грустно, — произнес Гришка, доставая из кармана заначенный хлеб. — Хочешь конфету?
— Ты же для младших… — не поняла Машка.
— Если уже война, то до младших мы не доберемся, — объяснил мальчик, протягивая конфету, принятую с благодарностью. Ломаться девочка не стала, а вот хлеб не взяла.
— Не сейчас, — произнесла Маша, понимая, что это их единственная еда. — Когда совсем невмоготу станет, хорошо?
— Хорошо, — улыбнулся Гриша, осторожно погладив ее, что было воспринято благосклонно. — Ты отдохни, я посторожу.
Как мог, удобно расположив куртки, он помог Маше улечься, и через минуту утомленная девочка уже сладко спала. Когда дали отбой, расходившиеся люди детей не заметили, потому никто Машку не побеспокоил, ее разбудил холод. Открыв глаза, девочка некоторое время с непониманием в глазах смотрела на Гришу. Мальчик встряхнулся, помогая Маше встать и одеться. Холодно было, конечно, жутко, по его ощущениям, но не так, как зимой.
— Надо найти место, где мы сможем
