тоже.
У тех тоже.
Хотя они что-то другое испытывали.
Вряд ли.
Почему.
Потому что все разом поменялось.
Может, им этого хотелось.
Может, хотелось.
И они так представляли.
Но не важно. Когда разом меняется, никому не уютно.
Вроде не идет.
Говорил же, пройдет.
Никто не помнит, как начиналось. И когда. Никто не может объяснить, почему, зачем, какова была последовательность событий, которые привели к последствиям. Никто никогда не сможет объяснить, почему все произошло именно таким образом. Но все всё помнят. Все помнят, как отключали электричество, как ничего больше не было, как человек говорил, что, несмотря на очевидное разрушение, потребуется сделать так, чтобы разрушение осуществилось, поскольку в противном случае его не удастся избежать. Он говорит, а объектив записывает. Он есть, его нет, не имеет значения.
Ему снится комната. Такая же комната, но с зелеными стенами и бежевой полоской наверху, как в больнице. С диваном и двумя креслами. Включенный мелькающий телевизор, помехи изображения, как при съемке. Мальчик на диване со странным лицом, как будто ему непонятно. Тумбочка. Голос из тумбочки. Ворчит что-то невнятное. Жарко. Мухи. Телевизор говорит о разновидностях злаковых. Телевизор говорит о последствиях землетрясений. Телевизор поет примитивную песню. Телевизор вскрикивает дребезжащим мужским голосом. Мальчик встает с дивана, подходит к окну. Высовывается. Ловит языком снег. Икона сползает со стены, шлепается с грохотом о бетонный пол. Кошка копается в мусорном ведре. Папа говорит, что ему нравится, как кричат попугаи. Мальчик начинает петь примитивную песню. Папа говорит о последствиях землетрясений. И в этот самый момент мама вздыхает и начинает плакать. Папа говорит, что это не навсегда. Незнакомая женщина подходит к окну вплотную, протягивает левую руку. Жест, обозначающий тревогу. Кто-то читает вслух инструкцию по использованию стиральной машины, издалека. Когда папа начинает задыхаться, мальчик просыпается.
Просьба соблюдать по возможности спокойствие и ожидать дальнейших инструкций. Не подвергайтесь панике, не слушайте, что говорят. Проверяйте источники информации. Прислушивайтесь к официальным источникам. Соблюдайте спокойствие. Будьте аккуратны и избирательны. Мы действуем в наших общих интересах. Благодарим за понимание.
Мне в этом году исполнилось восемьдесят девять. Никто не пришел, звонили, прислали два букета. Когда стали рассказывать по телевизору, я сначала подумала, ошибка, разберутся. Потом стали показывать. Я очень нервничала. Я живу одна, много сижу перед телевизором, в основном фильмы, иногда читаю, но глаза болят, устают. Иногда сажусь посидеть на балконе, мне трудно спускаться к подъезду, а здесь тоже свежий воздух. Вот я выхожу туда, сажусь, смотрю в окно, на детскую площадку, там все время кто-то шумит. Я хожу туда, чтобы не слушать телевизор. Там все странно, непонятно, кто прав, кто виноват, всего же не говорят, всего не узнаем. Только мотают нервы. Я садилась и смотрела. Шел дождь, иногда затихал, внизу всегда кто-то был. От этого шума такое чувство, как будто кто-то есть рядом. На качелях, с таким противным скрипом, просто носились из стороны в сторону, вдоль дома женщина с коляской, там поспокойней, звон от болгарки, какая-нибудь машина с опущенными окнами, громкой музыкой. Когда я была маленькая, в городе было тише. То ли людей было меньше, машин, то ли вели себя по-другому. Воспитание другое. Дети, конечно, капризничали. Вон там раньше была аптека, мы жили в том доме, однажды я устроила истерику, пока мама покупала какие-то лекарства, ну то есть буквально легла на пол, стала стучать руками-ногами, вопить, как подстреленная. Чего я там хотела, не помню, это же аптека. Маме было стыдно, но тогда не кричали, на людях, поэтому она делала вид, что все в порядке, думаю, вокруг все на нее смотрели с осуждением, мол, успокойте ребенка, а она терпела. Потом дома она посмотрела так сосредоточенно мне в глаза и спокойно, шепотом сказала, что мы ведем себя тихо, потому что те, кто шумит, исчезают, как папа. Я очень испугалась. Потом, уже во взрослом возрасте, я все время спрашивала, пыталась выяснить, чтó все-таки с ним случилось, что она имела в виду, но она не отвечала, отнекивалась, зачем тебе это, сейчас другое время. Потом она заболела, несколько лет не говорила, мы за ней ухаживали. Раньше было тише. Когда включали музыку, громко разговаривали, танцевали, нам казалось, что мы что-то нарушаем. Иногда делали замечания. Сейчас другие, по-другому живут, может, и хорошо. Мне нравится, когда кто-то шумит, не с дрелью сверху, а голоса, пускай плачет какой-то ребенок или молодые поют по ночам, все равно. Поэтому я вон там садилась. А потом в какой-то момент все прекратилось, сначала дождь, потом исчезли звуки, за ними женщина с коляской, машины с музыкой, скрип, крики, больше ничего не было, целыми днями только шел дождь, стихая, усиливаясь. У меня даже голова стала гудеть, я старая, у меня всегда что-то болит, каких только операций не делали, вот тут, видите, воспаление тройничного нерва, маленький надрез, болело, как будто кипятком ошпарили, желчный пузырь, киста, вот тут шишку удалили. Стало так тихо, что не по себе. Уже не скажу точно когда. Мне от этой тишины не по себе.
Когда приедет.
Чего.
Когда, говорю, приедет.
В четверг.
Что это.
Со вчера осталось.
Смотрю, все в сборе.
Полночи не спал.
Почти. Просил не будить.
Он вообще собирается просыпаться.
Не знаю.
Тебе не кажется, что мы странно как-то выражаем свои мысли.
Кажется
Ему не кажется, что мысли выражаются странно, но он говорит иначе.
Когда люди проводят столько времени вместе, неизбежно возникает искусственность. Представь, если бы мы были обезьянами. То есть я уверен, что мы обезьяны по своей глубинной сути. Но представь, что мы все буквально обезьяны. Нас закрыли в замкнутом пространстве, и мы сидим. Коммуникация у нас ограничена друг другом. Привычки. Ты берешь мое полотенце
Мы это проходили.
И оно мокрое все время. Хотя у тебя есть свое полотенце
Можешь аккуратнее. Я не люблю воду.
Привычки. Мы живем в замкнутом пространстве и постепенно врастаем друг в друга. Делимся частицами. Впитываем привычки.
Всё. Я пойду в гостиную.
И в какой-то момент мы становимся единым организмом. Который общается сам с собой. Буквально такой сумасшедший сидит и говорит что-то в стенку. Бормочет. А на самом деле говорит сам с собой. И вот он обязательно выражает свои мысли странным образом. Он обязательно говорит искусственно. Ну, потому что он говорит сам с собой. Это же смешно смотрится со стороны. Но со стороны не смотрится. Некому потому что. И никто не фиксирует. А он, как дурак, говорит. Знаешь, такие в автобусах ездят. Сидит, бубнит в стекло.
Орет на окружающих.
Орет на окружающих. Чего ты вернулся.
Чашку забыл.
Орет на окружающих, обвиняет их во всех грехах. К стенке, говорит, таких, как вы. Да, всех расстрелять. Да-да, с тобой говорю. Ну и так далее.
Меня такие пугают.
И вот такой же организм сидит взаперти.
Обезьяна.
Обезьяна. Сидит и пытается сам с собой как-то разговаривать.
Это то есть мы так говорим.
Ну да.
Когда приедет.
Он же говорил, что в четверг.
Я же говорил, что в четверг.
Забыл. Прослушал.
Он никогда его не слушает.
Ты никогда меня не слушаешь.
Будешь допивать.
Нет. Остыл.
Я тогда допью.
А еще я, знаешь, о чем подумал. О вот этой инсталляции. Такой механический робот. Неравномерно вращается. В таком аквариуме что ли. Вращается и разбрызгивает красную краску, густую темно-бордовую краску. Прямо по прозрачным стенкам аквариума. Фонтаном. И краска стекает разводами. Как вино в бокале. Ну как когда вращаешь бокал. Разбрызгивает по определенному алгоритму. Конвульсиями. Потом прерывается и начинает краску смывать. Пол протирает, стекла. Его сделал какой-то японец.
Была художница. На площади мыла кости.
Да. Но это другое. Тут запрограммированный механизм
Я тоже про эту штуку читал.
Не сидится.
Не сидится.
Тут запрограммированный механизм совершает действия, явно отсылающие к чему-то. Метафора.
Причем в лоб. Очевидная.
А все-таки непонятно.
Ему всегда что-то непонятно.
Когда приедет, будет по-другому.
Не будет. Будет так же. Но теснее.
Метафора запрограммированного насилия.
Все-таки обыкновенный чай без добавок на вкус, как размоченный в кипятке бумажный пакет.
И у насилия есть зритель.
Он всегда очень много говорит.
Ты всегда слишком много говоришь. Много лишнего.
Но что-то интересно.
Что-то интересно.
Началось в слякотный промозглый день. Выпала месячная доля осадков. Заметно похолодало. Стало тихо. Многие сидели перед телевизорами и громко разговаривали.
Нам тогда сказали, что теперь нельзя передвигаться по городу, как прежде. Что теперь новые правила. Необходимы определенные документы. Определенные процедуры. Но ничего пока не закреплено. Ничего толком не понятно. Периодически давали разъяснения. Говорили, как обстоят дела на самом деле. Ведь много точек зрения. Мало ли кто что говорит. Некоторые говорят заведомую ложь. Подделывают доказательства. Берут и говорят не то, что есть, а что-то совсем другое. Выдают за чистую монету. Говорят и показывают улики. То есть на дурака. Показывают, как на самом деле все было. Что на самом деле происходит. Но мы всегда ждали официальных разъяснений. Знали, чему стоит верить. Как ни крути, есть подлинное и фальшивое. Искушение. В такой непростой
